– Итак, – осторожно констатировала та, – судя по всему, меня ожидает очередное дело. И, похоже, сложное?
– Причем весьма, госпожа фон Рихтхофен.
– Я видела Великого Магистра уезжающим; не в нем ли дело?
– О нет, как раз здесь все прошло гладко, я даже, признаюсь, не ожидал столь простого разрешения. Он согласился на все. Почти без дискуссий. Однако событие, из-за которого я хотел бы задержать вас в Карлштейне, связано с делом, и очень тесно… Карта, – понизив голос еще больше, пояснил Рудольф. – Оригинал карты Винланда, хранящийся у меня.
– Неужто похищен? – тоже внезапно заговорив тише, переспросила Адельхайда, и он нервно дернул плечом:
– Вы почти попали в точку. Карта была бы похищена, если бы я не сохранял ее в месте, неведомом никому, кроме меня самого; о том, где она, я не говорил ни одной живой душе – в полном соответствии с вашими воззрениями, даже вам.
– И не говорите, – согласилась Адельхайда. – Впредь тоже. Итак, была попытка похищения. Кто совершил ее?
– А вот этого я не знаю, – хмуро отозвался Император. – Кто-то вошел в замок, как вы в архиепископское имение, – так, что никто его не видел, не слышал, не заметил. Кто-то прошел мимо стражи по коридорам. Кто-то перерыл сокровищницу, ничего не взяв.
– Здесь, в Большой башне? – недоверчиво уточнила она. – Вскрыв четыре железные двери с мудреными замками? Напрасно вы сравнили это деяние с моим походом в замок фон Нассау. Такое, думаю, не под силу даже мне… Неужели стража не заметила совсем ничего?
– Те, кто выжил, – нет. А у тех двоих, что остались лежать заколотыми, спросить теперь уже не сложится. Я не обучался у конгрегатских наставников ведению дознаний, однако ведь я не мальчик и убитых видел много, по-всякому принявших смерть, посему могу вам сказать точно, госпожа фон Рихтхофен: тот, кто убивал их, стоял рядом, и они не оборонялись. Вывод относительно всего сказанного я тоже могу сделать сам: действовал кто-то свой. Кто-то, кого они знали. Кому верили. Или…
– Да, Ваше Величество? – поторопила она осторожно, когда Рудольф запнулся, и он договорил не слишком уверенно:
– Или были задействованы для проникновения люди, способные отвести глаза. В дословном смысле. В том самом, какой подразумевают наши конгрегатские друзья. Стража императорского замка, госпожа фон Рихтхофен, – это не городская солдатня, и я просто не могу себе представить, чтобы сколь угодно тренированный шпион мог вот так просто пройти по коридорам мимо них. Разумеется, они не стоят на каждом повороте, однако ведь Большая башня – это не пустынный лес, и попасть к сокровищнице, обойдя охрану, просто невозможно. Физически невозможно.
– Боюсь, я соглашусь с вами, – задумчиво вымолвила Адельхайда. – Вам не приходило в голову попросить у Конгрегации помощи? Ведь это по их части.
– Нет, – довольно резко отозвался он. – Это исключено.
– И тому есть причины, как я понимаю?
– Что-то в этом роде. При нашей недавней беседе с кардиналом мы с ним… – Рудольф замялся снова, подбирая слова, и не сразу докончил: – слегка повздорили. Я не сдержался и высказал многое из того, что накипело. В частности, обвинил Конгрегацию в попытке сделать из меня безвольную марионетку.
– О.
– Да, – скривился он. – Именно. Предполагаю – оригинал, а не копию карты конгрегаты отдали мне именно для того, чтобы показать, что доверяют мне и ставят все-таки чуть выше куклы. И, быть может, проверки ради. И что же теперь выходит? Выходит, что я не способен самостоятельно справиться с такой задачей, как сохранение в неприкосновенности клочка пергамента. Что при малейшем затруднении побегу к ним с просьбами о помощи. Кроме того, история вдвойне щекотливая: я могу оказаться в положении не слишком приятном, если выяснится, что малефики здесь ни при чем. Поднять шум, жалуясь на происки колдунов и ведьм, а в результате узнать, что все просто и примитивно – измена близких, и ничего более… Еще не позор, но точно унижение. А в глазах конгрегатов – так еще и слабость.
– Понимаю, – согласилась Адельхайда со вздохом. – Но если здесь замешано нечто сверхобычное… Я не склонна недооценивать себя, однако и переоценка своих сил также может выйти боком; и я не уверена, что сумею одна противостоять таким людям.
– Если выяснится достоверно, что мы имеем дело с ними – я обращусь в Инквизицию, для того они, вы правы, и существуют на свете, – кивнул Рудольф. – Но я должен точно знать, что не окажусь в положении мальчика, кричащего о волке. Понимаю, что на сей раз я прошу вас ввязаться в предприятие, опасное для жизни, но более мне довериться некому.
– А наследника доверили, – снова упрекнула она и, не дав ему возмутиться, кивнула: – Хорошо, Ваше Величество. Я останусь в Карлштейне и постараюсь разобраться с этой проблемой. Если это предательство простого смертного, я найду его вам…
– …и наши внутренние проблемы мы разрешим спокойно и без лишнего шума. Думаю, в этом случае Конгрегации знать о происшествии будет вовсе ни к чему.
Сентябрь 1397 года, Германия
Альфред Хауэр встретил их во внешнем дворе, у самых ворот. Такого прежде не бывало; прежде Курт, прибывая в учебку, миновал пустое пространство меж наружной и внутренней стеной под взором привратного стража и лишь там, за вторыми воротами, старший инструктор выходил к нему с видом совершаемого им великого одолжения. Сегодня же Хауэр вышел навстречу с нетерпением, которое даже не тщился скрывать, и уточнил, пытаясь увидеть ответ в лицах заранее:
– Как он?
– Плохо, – коротко отозвался Бруно.
Наверное, редко случались в лекарской практике ситуации, когда откликом на такие слова был облегченный вздох; быть может, за исключением обстоятельств, при коих вопрошающий являлся единственным наследником состоятельного родича. При всей парадоксальности подобной реакции, в настоящем случае все же была вполне понятная логика: человек, который может еще иметь хоть какое-то самочувствие, вполне определенно жив.
– Ясно, – кивнул Хауэр и встряхнулся, словно оказавшийся под внезапным дождем пес, кивком призвав идти за собою. – Теперь к делу.
Этого тоже не случалось до сего дня. Старший инструктор конвоировал Курта в выделенную ему комнату на втором этаже каменного строения лишь в его первое появление в тренировочном лагере. Впоследствии после краткого приветствия раздавалось столь же краткое напутствие – как правило, нехитрое «пошел», сопровождаемое тычком в спину, – и Курт направлялся в уже привычное обиталище один. Об этом не говорилось явно, но de facto это было жестом крайнего доверия: кому попало разгуливать по корпусу бывшего монастыря не дозволялось. Майстер инквизитор, надо сказать, доверием не злоупотреблял, в попадающиеся на пути лестничные извивы не сворачивал и в темные недра сторонних коридоров не заглядывал. Наверняка вздумай он напрямую попросить, Хауэр дозволил бы ему и это, однако основательных причин к тому пока не возникало, а любопытство, как и многие человеческие чувства, уже через сутки пребывания в этих стенах улетучивалось без остатка.
