то занимался обучением студентки. К тому же мне еще и запрещали находиться на работе в нерабочее время, ограничивая доступ к приборной базе и моему стационарному компьютеру, мощности которого я планировал использовать при оценке полученных данных и математическом моделировании.
Сегодня предстояло ехать на ГОК, а это снова потерянный день, и в результате — набор цифр, который ничего не значит сам по себе, если его не рассматривать в динамике. Последнее время у меня было такое ощущение, что кто-то специально не дает мне заниматься тем, чем я хотел бы заниматься, — словно, как в романе Стругацких «За миллиард лет до конца света», действовала некая незримая сила. Я уже чувствовал, что нащупал, как и что меняет людей, осталось совсем немножко, чтобы понять, но это «немножко» было самым трудным.
Андрей сегодня не приедет за мной, мы не позавтракаем и не сможем обсудить наши исследования. Придется ехать с Аней, а это значит, что надо приготовить термос с горячим чаем и чего-нибудь пожевать, потому что на площадке мы проторчим весь день.
Современный рынок продуктов облегчает жизнь. Тебе не надо задумываться: все расфасовано и разложено по коробочкам и пакетикам, в которых уже предусмотрено, на сколько порций ты можешь рассчитывать. Это, конечно же, экономит силы и средства. Гречка в пакетиках — это, с одной стороны, вершина рационализма приготовления пищи, потому что не надо мыть кастрюлю, да и перерасхода крупы не бывает. С другой — ощущение упакованности, даже гречки, вызывает отсутствие интереса к качеству содержимого. Будто бы все уже давно за всех решили: и то, какова будет одна порция (как будто бы все едят одно и то же количество гречки), и то, какая именно гречка тебе нужна.
Время становится основным лимитирующим фактором жизни. Фабрикаты, которые мы употребляем, экономят время, и получается, что мы платим не за продукты, а за сэкономленные минуты нашей жизни.
Куриное филе отделено от грудки и нарезано тоненькими ломтиками, которые можно завернуть в пергаментные листы с ароматными травами итальянской кухни, и через пятнадцать минут жарки без добавления масла можно насладиться сочным и нежным филе, «пропитанным сладким летним урожаем томатов».
Я люблю готовить, и мне нравится, что еда для меня не превращается в культ кухни, на которой ты приносишь в жертву свои силы и время вместо того, чтобы наслаждаться пищей. Ты не мучишься с ее приготовлением, не моешь и не чистишь картошку, а берешь пакет с ней, замороженной, обваливаешь ее в масле с приправами, а потом обжариваешь.
Сковорода — это половина успеха хорошо приготовленного блюда. Поэтому я пользуюсь только чугунной, которая равномерно прогревается и долго остывает, не боится ножей и имеет натуральное «антипригарное покрытие», создающееся благодаря тому, что пористая структура чугуна впитывает масло. К картошечке можно добавить особый вид грузинских пресервированных сырых колбасок. Вот, пожалуй, и все мои секреты вкусной и здоровой пищи, которую я готовлю в течение получаса, а затем перекладываю в стеклянный контейнер с пластиковой крышкой и беру с собой на работу.
Вчерашнее событие не давало мне покоя, и поэтому я включил компьютер и набрал в поисковике: «последствия удара молнии в человека». Открыл первую ссылку. Меня интересовало, откуда возник голос в моей голове. Среди последствий удара молнии присутствовали следующие: потеря сознания, шум в ушах, временная потеря слуха и слуховые галлюцинации. В общем, все было вполне закономерно, но оставалось какое-то странное чувство, как будто бы я что-то узнал, но не понимал ценности этого знания, не мог увязать его с общей картиной мира. Это было сродни тому, как на одинаковом фоне рисунка пазлов ты пытаешься подобрать деталь, оперируя только формой и исключая ее содержание.
Что-то во вчерашнем происшествии не давало мне забыть об этом. Конечно, удар молнии — вещь опасная, и, как выяснилось из интернета, роковые последствия могут проявиться гораздо позже, однако ничего из перечисленных симптомов, даже фигуры Лихтенберга, на своем теле я не обнаружил.
На улице меня удивил тембр дождя. На несколько секунд мне показалось, будто бы я снова слышу шепот. Но это ощущение исчезло, хотя дежавю зацепилось за мое сознание и упорно не хотело его покидать. Дождь словно бы стал звучать тоном ниже. И от этой тональности было муторно и душно.
В машине стало как-то спокойнее — может быть, от шумоизоляции или от трека, который заиграл, когда я завел двигатель:
Я тебя оставил в зной на берегу
Верить в свой разлив бессонно.
Сам прощальным криком слезы сберегу,
Спрятался опальной зоной.
В сумерках углями раскален,
Выжег темноту дурным изгоем,
Когда неслась моя телега под уклон,
Я был спокоен.
Жди, когда в верховьях выпадут дожди,
Кинутся волною мутной.
Бряцают ключами, день не пощадил,
