— Валентина, извините, как вас по батюшке?
— Ой, прямо и по батюшке, ну коли вам так больше нравится, Юрьевна.
— Что вы говорите, а меня Павел Юрьевич. Видите как здорово, — Павел пытался всеми силами, сбить её столку, и расположить к себе.
— Надо же, снова всплеснула она руками.
— Вот ведь приехало столько народу из столицы, наверно видели, а к вам и не заглянули, не так ли?
— Да я как раз за день до этого к сыну уехала. Он у меня в Вышнем Волочке живет, недалеко отсюда. А приехала, тут такое, кто что говорит. Одни, что кого-то убили, другие, обокрали, третьи вообще чуму гонят, дескать, притон какой был и детское порно снимали.
— Вот именно, слухи они возникают именно потому, что от общественности хотят скрыть правду, не так ли?
— Истинно. Ой, я как погляжу, вы настоящий милиционер, в том плане, такой, какой народ понимает и уважает, правда?
— Я право не знаю, но стараюсь быть именно таким, — делая смущенное лицо, произнес Павел, — Стараюсь, по-возможности.
— Так, стало быть, верно, гутарят насчет притона-то?
— Вот это вы в самую точку попали.
— Ну, а я о чем, а они, убили, ограбили. Я ведь всегда знаю, о чем речь, а меня болтушкой называют.
— Зря. Очень даже зря. Только это между нами, конечно.
— Само собой. Могила. Я разве кому сболтну лишнее.
— Тогда, стало быть, и вы мне, если что знаете, подскажите про обитателей семнадцатого дома.
— А что сказать. Молодежь там жила. Все бугаи здоровые. Видать малолеток-то, они и охраняли. А тот, что очкарик у них, носатый такой был, за главного. Морда у него противная такая. И улыбка, ну так и хотелось во след плюнуть. Вот он, видать, и снимал кино-то с ними. Этот, как его, режиссер, стало быть. Из дома ни ногой. Сколько тут живут, всего пару раз видела.
— Простите. А с чего вы решили, что там дети были? Есть сведения, что они взрослое порно кино снимали.
— С чего дети-то. Да я за этот год пару раз видела, как они привозили в своем автомобиле подростков. Один раз девчонку, потом парня молодого. Ведут, а те словно пьяные. Их видно наркотой-то накачали сперва.
— И когда это было?
— Один раз зимой, а потом месяц назад.
— А вы это сами видели, или так по слухам?
— Сама, грешна, конечно, в дыру в ихнем заборе подсматривала и потому видела. Они под вечер оба раза прикатили на фургоне-то, а я шасть и подглядела.
— А фургон, тот, что зеленый, с московскими номерами?
— Ну да, тот самый. Насчет номеров, я не знаю, а вот что зеленый, это точно.
— А с кем-нибудь из живущих в доме не приходилось разговаривать?
— Пробовала, да только у них ворота-то все время закрыты, а так пару раз перекинулась словом, и то пустое. Они ж тупые, как пни, и где только таких берут? Видать только и могут что кулаками, ну и сами знаете, чем орудовать. А поймать-то, кого удалось, али нет?
— Ищем, удрать успели.
— Да, плохо, надо было раньше сигнал-то послать, да у нас теперь демократия, всем как это говорят, всё по барабану.
— Да это вы точно подметили.
— Конечно, раньше, участковый давно этот дом пять раз проведал бы, а сейчас, а, — и она махнула рукой.
— Да, что же и на том спасибо, только мы как договорились, никому ни слова.
— О чем речь. Ой, а про чай-то мы забыли.
— Придется в следующий раз, мне еще до Москвы всю ночь ехать, так что извиняйте.
— Раз так, удачной вам дороги.
— Спасибо, — и Павел вышел из дома и направился к машине. Прождав около получаса, он заметил идущего к машине Артема.
— Как дела, узнал что-нибудь? — спросил тот.
— Есть кой-какая информация. Мы как едем, или еще пройдемся?
— У меня все.
— Тогда по дороге расскажу, что удалось узнать.
Через два дня на территорию фазенды, как прозвал про себя Аркадий место, где они находились уже несколько дней, въехал знакомый зеленый фургон. Из кузова вытащили трех человек и под руки повели в дом. Аркадий заметил, что один из трех был ребенок лет десяти-двенадцати.
— Кого привезли? — спросил он у Али, который стоял поодаль и наблюдал за происходящим.
— Финогина Льва Борисовича вместе с женой и дочерью. Можно сказать тепленькими взяли, прямо с поезда, — улыбаясь, произнес он. Считай, вирусолог у тебя есть. На этой неделе постараюсь еще добыть двух из списка. Доволен?
— Али, ты свое дело знаешь, можно тебя на минутку?
Али подошел к Аркадию.
— Может, я лезу не туда куда надо, но мы общее дело делаем, согласен?
— О чем вопрос, конечно.
— Я к тому, что может этот фургончик, отвезти куда подальше, и спалить, а то примелькались номера в поселке, вдруг какая собака из местных запомнила и его в розыск объявят, как считаешь?
— Слушай, ты прав. Сам хотел его в речку скинуть, только машину новую еще не перегнал. Спасибо. Завтра же проверну это дело, а заодно оба грузовика поменяем на другие. Дай пять.
Они ударили по рукам и Али, о чем-то по чеченски начал переговариваться с двумя помощниками, стоящими возле фургона.
Аркадий отправился в дом.
— Аркадий, вирусолог внизу, часа через два можно начать с ним работать, — произнес Борис, спускающийся по лестнице.
— Хорошо.
—----
Аркадий спустился вниз. В небольшой комнате, в которой стоял низкий диван, стол и стул, лежал мужчина. Он неотрывно смотрел на дверь. Аркадий постоял некоторое время перед монитором, висящем возле двери, в котором через камеру, спрятанную где-то в углу, можно было наблюдать за происходящим в комнате. Судя по внешнему виду, мужчине было, лет тридцать пять, сорок. Черно-белое изображение не давало представление, какого цвета у него волосы, но, скорее всего русые. Аркадий поманил охранника пальцем и сказал, чтобы тот присмотрел, пока он будет находиться в камере.
Щелкнул дверной замок, и он вошел внутрь. Мужчина сразу встрепенулся и, вскочив с дивана, стал напротив.
— По какому поводу вы меня задержали и здесь держите? Я имею право на звонок адвокату, — неожиданно произнес тот. Аркадий скривил рот в улыбке и спокойно произнес:
— Насчет адвоката, это вы оригинально высказались, даже очень. Только вы несколько ошиблись адресом. Это вам не милиция, и не следственный изолятор УБОП.
— Нет? — неожиданно с дрожью в голосе произнес Лев Борисович, — а где я?
— Знаете, если перефразировать слова нашего президента, вы оказались в нужный час, в нужном нам месте. Оригинально, не правда ли? — Аркадий снова входил в привычную для себя роль человека, от которого зависит жизнь и смерть другого. Чем больше он погружался в эту роль, тем больше она ему нравилась.
