Евгений Дембский - Та сторона времени

Я незаметно отошел. Анекдот этот я знал еще в его первоначальном виде, и тогда он был намного лучше. Я помог одному из официантов, мучившемуся с подносом, полным бокалов и рюмок. Мне понравилось, что не нужно сторожить свой бокал и ждать, пока хозяин захочет налить гостям. Я вспомнил — просто по поводу характера хозяина — историю знаменитого пианиста, отказавшегося выступать у Голдлифа на частном приеме. Перед самым концертом в «Мэдисон-сквер-гарден» ребята Мосреда подменили фортепьяно. Яша Клосович сел за инструмент почти в полной темноте и небрежным кивком приветствовал публику. Он сфальшивил уже на первом аккорде, играл и фальшивил все сильнее, пока не выбежал за кулисы, подгоняемый свистом и смехом. Почти два года он лечился у лучших психоаналитиков, несмотря на то что ему объяснили, каким образом случилась эта катастрофа. Голдлиф заплатил гигантские деньги за специальное фортепьяно с клавишами большего размера, в результате чего пальцы Яши попадали не туда, куда должны были. Я подумал, что легко так шутить, когда обладаешь счетом с дюжиной нулей.

Опершись спиной о двухметровую вазу, увенчанную букетом цветов, я не спеша огляделся по сторонам. На глаза мне попались двое, которые о чем-то разговаривали, почти вплотную прижав головы друг к другу. Наконец я заметил кого-то действительно важного, поскольку все, или почти все, уважительно уступали им дорогу, они же ни на кого не обращали внимания. Их поведение было столь естественным, что у меня не возникло никаких сомнений относительно занимаемого ими положения. Я толкнул локтем стоявшего ближе всего ко мне.

— Похоже, они даже здесь не отдыхают, а? — Я показал подбородком на пару уважаемых гостей.

— Шеннон упустил бы случай для деловой беседы? — удивился тот.

— Ну, разве что если бы умер, — фыркнул я.

Я подошел ближе к входу в дом, где, казалось, не было никого, но я уже раньше заметил, что, когда туда попыталась войти какая-то посредственность, стоившая самое большее несколько миллионов, откуда-то из-под земли появился охранник и вежливо предложил выпить. Шеннон и его спутник — я до сих пор не знал, кто есть кто — вошли беспрепятственно. Подождав, пока они скроются на лестнице, я поспешил следом. Когда из-за колонны бесшумно выдвинулся охранник, я открыл рот и пальцем показал на лестницу, после чего, скривившись, выдернул из кармана платок и прижал к глазу. Когда сбитый с толку моим поведением охранник подошел ближе, я спросил:

— Шеннон сюда заходил? Ч-черт… — выругался я себе под нос.

— Да, — машинально ответил охранник и набрал в грудь воздуха, явно собираясь сказать что-то еще.

— Хорошо. Спасибо, — бросил я, и, продолжая ругаться и вытирать неподдельные слезы, прошел мимо него к лестнице.

Поднявшись на несколько ступеней, я остановился, убрал платок, якобы проверяя, выпала ли из глаза соринка, и повертел головой, притворяясь, что нет. Не выпуская платок из руки, я поднялся еще на пол-этажа, двигаясь совершенно бесшумно, что, впрочем, не требовало особого искусства — нужно было иметь ноги из стали и весить тонну, чтобы на изготовленном на заказ, пушистом как снег ковре были слышны звуки шагов. Я шел по коридору, прислушиваясь и стараясь делать вид, что обстановка мне вполне знакома. Царила абсолютная тишина. Честно говоря, я ожидал, что здесь будет более оживленно, поскольку лишь в толпе мог притворяться некой важной шишкой. Если Голдлиф пригласил сюда только несколько человек, то я мог прогуливаться по этому волшебному ковру лишь до первой встречи с кем-либо. Одна дверь была приоткрыта — мелькнул зеленый стол. Не раздумывая, я нырнул в бильярдную. Она была пуста, но здесь я выглядел — так мне казалось — значительно лучше, чем в коридоре. Всегда можно было сказать, что я жду партнера. Сняв пиджак, я бросил его на кресло. Быстро посетив бар, для обслуживания которого не помешало бы кресло на колесиках, и натерев кий, я разбил пирамиду. Сначала я хотел просто имитировать игру, ожидая кого-то или чего-то — к примеру, благоприятного стечения обстоятельств. Приходилось набраться терпения. Я нанес несколько ударов кием по шарам, потом попробовал карамболь и, отметив успех глотком коктейля, вернулся к столу. Так я играл несколько минут, ходя вокруг стола, но мои уши постоянно были нацелены на дверь и коридор. Я попробовал еще два удара. Один назывался «Большой Каньон», второй — «Взрыв на Солнце». Оба оказались удачными. Я вознаградил сам себя аплодисментами, и тут кто-то присоединился к моей небольшой овации. Я обернулся. Ди Голдлиф, урожденная Кави. Тридцать один год. Две дочери, рождение которых никак не отразилось на фигуре мамы. Ростом почти с меня. Вне всякого сомнения мулатка. Наверняка она не выходила из дому, опасаясь того неорасиста с газона… У нее был небольшой, но, я сказал бы, твердый бюст. Голубые глаза. Волосы длиной примерно в метр шестьдесят были уложены в плотный узел. Законченное совершенство. Я поклонился.

— Вы ведь не профессионал? — спросила она, входя в зал.

— Я хотел им быть. Когда-то, — ответил я и, отложив кий, потянулся к пиджаку.

— Нет… прошу вас. — Она подошла поближе. — Хватит с меня мужчин, затянутых в костюмы, как сосиски в кожуру. Кроме того, у вас довольно своеобразная фигура. Не идеальная, конечно, кое-что следовало бы поменять, но так лучше.

— Она подобна дикому саду, — театрально продекламировал я.

Она рассмеялась, и я понял, что она меня купила. Если бы она захотела стать президентом, ей достаточно было именно так рассмеяться с трибуны, чтобы получить голоса всех мужчин, ну разве что за исключением педиков и глухих. Продолжая улыбаться, она подошла к бару и смешала себе текилу с джином и капелькой «пенгару». Я стоял, не в силах двинуться с места, сердце колотилось так, что я не сумел бы подсчитать пульс, а от спазма в горле не избавил бы весь алкоголь мира. Она глотнула своей микстуры и, одобрительно кивнув, повернулась ко мне. Меня вдруг заинтересовало ее длинное карминовое платье. Его наверняка невозможно было надеть, не расстегивая, а никакой застежки не было заметно. Неожиданно это стало для меня крайне важно. Я попытался глотнуть из своего бокала и даже попал в рот, более того, не поперхнулся. Она сделала два шага в сторону стола.

— Покажите мне еще раз тот последний удар, — попросила она.

— Могу нарисовать на бумажке, — улыбнулся я, хотя даже для того, чтобы открыть рот, мне требовалось столько же усилий, как для того, чтобы вскарабкаться по канату на статую Свободы. — Второй такой удар мне теперь долго не удастся.

— Если чего-то очень хочется… — Она не договорила и поднесла бокал ко рту, коснувшись его края губами.

Впервые в жизни у меня возникло желание стать бокалом или хотя бы его краем. Поставив свой бокал, я взял кий, расставил шары и провентилировал легкие. Ничего столь же прекрасного я в жизни не мог бы достичь — удар был просто мастерский, и это меня несколько отрезвило. И неизвестно почему я даже обрадовался. Бросив кий, я поклонился. Омочив губы в бокале, она небрежно поставила его на сукно стола.