— Дом голоден. Нуждается в подпитке. Если сейчас не подкормить, в силу он войдет лет через двадцать, а то и больше, из него хорошо соки высосали…
— Кто?
— Время. Оно никого не щадит. Ни время, ни чужаки, вот дому и плохо стало. На вашей семье он, конечно, чуток поправится…
— Неприятно как-то звучит.
— Разве? Вы же бывали в домах, где счастливые семьи живут. Неужели, ничего не чувствуется?
— Чувствовалось, было. Тепло там, уютно так, солнечно… даже если все кверх тормашками.
— Вот. Дом — отражение своих хозяев. А хозяева могут стать отражением своего дома. С вами тоже так может получиться. Он старый, усталый…
— А что нужно для подпитки? — подошла более практически к делу Ирина.
— Хорошо бы человеческую жертву. Парочку…
— Петя!
— Неужели тебе будет жалко директрису?
— Жалко. Ее надо по приговору суда, а не самосуда.
— Как закон портит хороших ведьм. Жуть просто… ладно! Можно обойтись без людей, к примеру, коровами. Или баранами.
— Уже интереснее… а что с ними надо будет делать? — Михаил навострил уши. Он бы и людей, конечно… есть ведь твари! Что, того же врача надо пожалеть? Который детьми торгует? И списывает их, словно это мешки с консервами по актировке… тварь! Да таких в землю зарывать мало!
Или, правда, ту же Юлию Ивановну?
Вот еще не хватало! Пожалеешь таких, потом наплачешься. Но если есть возможность не нарушать закон…
— Штук десять овец. Придется зарезать, кровью окропить фундамент, ну и вам немного своей крови пожертвовать, добавить к той… вам, вашим родным, которые здесь жить будут.
— Это можно. А мясо куда?
— Зависит от возраста животного, но вообще, шашлык из баранины — вкуснейшая вещь. Я точно знаю.
— Шашлык хорош, когда гости есть. Вы к нам не хотите в гости приехать? С семьей, пожить недельку или две?
Ирина фыркнула и отправилась в гостиную. А чего мешать?
Сейчас Михаил договорится с Петей, поторгуется о цене, но в результате…
Сойдутся!
И старый дом обновится, и будет жить. Будет беречь своих людей, свою семью, будет баюкать их в колыбели каменных рук, шептать сказки по ночам, будет встречать врага подломившимися ступеньками или упавшими на голову балками…
Да, Ирина не решилась бы задумать что-то плохое против Михаила, находясь в этом доме. А если кто рискнет…
Она даже не сомневалась — дом сожрет таких умников весело и с фантазией. Куда там хилым американским ужастикам! Самый страшный кошмар человека всегда внутри самого человека. А всякие монстры, маньяки и извращенцы — это вторично. Чаще всего человек убивает себя — сам.
***
Кирилл появился через четыре часа, когда был съеден торт, горячие бутерброды, выпит кофе, и сварен по четвертому разу… и то Ирина откровенно зевала.
Михаил предлагал ей поспать, но хотелось дождаться! Любопытно ведь!
Кирилл утащил горячий бутерброд, уже остывший, впился зубами в сыр, прожевал, и улыбнулся.
— Ну, все! Счастье есть!
— Оно не может не есть! Рассказывай, давай! — рыкнула Ирина.
Оборотень покосился хитрым глазом.
— А что мне за это будет?
— Еще один бутерброд?
— Тоже неплохо. Только с мясом, можно?
Ирина вздохнула и пошла на кухню.
Война войной, а мужчин кормить надо. По расписанию.
***
— Алексеева, ты… уху ела?! — орал, не сдерживаясь, Иван Петрович.
Ирина тянулась по стойке 'смирно' и предано ела начальство глазами. А то ж!
Когда оно орет — молчать надо. И не фырчать. Потом оправдаешься, как проорется. А пока стой, смотри в окно и думай о хорошем. Например о том, что свежий маникюр сделала.
И верно, минут через десять начальник выдохся, упал в кресло и прищурился на Ирину.
— Ну!?
— Не понимаю сути ваших претензий, Иван Петрович, — ведьма была невинна, аки овца тонкорунная.
— Ах, не понимает она! А почему некую Юлию Ивановну Шурыгину нашли вчера в разбитой машине?
— Не знаю…
— И как она там оказалась — тоже не знаешь?
— Ехала, наверное, куда-нибудь.
— Например, куда?
— На север. Или на юг.
— Алексеева, ты смерти моей хочешь?
— Иван Петрович, вы из меня вовсе уж изверга делаете.
— А ты что с этой заразой сделала?
— Ничего.
И верно.
Похищала ее не Ирина, допрашивала не она, в аварию — и то Кирилл пристраивал! Она так — присутствовала. Морально поддерживала. Это, конечно, и подстрекательство, и соучастие, но поди еще, докажи!
— Уверена?
— На все сто процентов. А что не так?
— Ты меня точно доведешь. Сводки я посмотрел, сводки…
— Может, и доведу, — кивнула Ирина. — Давайте я вам кое-что расскажу?
Иван Петрович полоснул ее бешеным взглядом, но смирился.
— Рассказывай.
И услышанное затем не добавило ему ни здоровья, ни хорошего настроения.
***
— Алексеева, мне надо подумать.
— А что мы можем сделать?
— Не знаю. Но подумать мне надо.
Ирина кивнула.
Начальник и старше, и опытнее, авось, что хорошее и придумает. У нее пока хороших идей не было, факт.
— УБЕРИТЕ ЭТУ ТВАРЬ!!!
Визг был такой силы, что даже дверь задрожала.
Ирина переглянулась с начальством — и они быстрее молнии выскочили из кабинета.
И замерли в восхищении.
В кабинете шел снег.
Белый, он падал с люстры, устилал ковер, кружился, словно яблоневый цвет…
Здоровущий попугай ара, зажав в лапах несколько листов отличной белой бумаги, откусывал от них по кусочку — и сплевывал вниз.
И собирался продолжать этот процесс и дальше.
А под люстрой бесновалась Мария Бусина, мать безвременно убитого наркоторговца.
— Что происходит? — тихо поинтересовался начальник. Не орать же сразу?
— Гражданочка пришла заявление подавать, — объяснил Сеня. — А я его взять и не успел… может, еще раз напишете?
— Я! Да я!!! Да вашу птицу на суп пустить надо!!!
— …!!! И…!!! Дура непролазная! — отозвался с люстры попугай.
— ВОТ!!
— А о чем, хоть, заявление?
Женщина уперла руки в бока.
— О том!!! Жалобу на вас подавать буду!
— За что?
— А за то, что вы моего сына оклеветали! Не торговал он наркотиками! Не было этого!
— Это не к нам…
— Ах, не к вам!? Да мне по двору теперь не пройти! Мне едва вслед не плюются! Мне…
С точки зрения Ирины — а что она хотела? Никому не нравятся наркоторговцы. Это ж так! Рядом с тобой живет гнусная гадина, которая травит твоих детей!
Это — страшно!
Гадюку можно отпустить, а вот такое существо… только лопатой! По хребтине, чтоб всю оставшуюся жизнь только ползал!
Но как сказать такое — матери?
Пока Ирина пребывала в размышлениях, попугай не дремал. И разразился бранью с люстры, дорывая последний лист.
— Суп из тебя сварить мало! — рявкнула гражданка Бусина. Зря, конечно, таких угроз ни один попугай не потерпит! Суп!
— На абордаж!!!
Вопль был такой силы, что дрогнули стекла в казенных шкафах.
Попугая расправил крылья и спикировал с люстры, целясь немаленькими когтями в лицо женщины.
Попугаи не плотоядные?
В общем, они не слишком опасны?
Когда на вас летит птица, размером… большие у нее размеры, это факт. И о зоологии в этот момент не думается.
Гражданка Бусина завизжала и выскочила на улицу.
— Как вы думаете — вернется?
— Не-а, — мотнул головой Сеня.
— Почему?
— А я ей предложил орешками угощаться, — гнусный злоумышленник в правоохранительной шкуре кивнул головой в сторону вазочки, из которой их и грыз попугай. — Так что не вернется. А если рискнет… Эммануил ей никогда не простит целую горсть орехов.
— Кто?
— Эммануил Кант. Так его зовут.
— А…
— Он сам сказал.
Ирина подумала, что попугай с таким именем, несомненно, подходит для полицейского участка. Ибо здесь люди относятся к жизни, как истинные философы.
Иван Петрович вдохнул. Выдохнул.
А потом махнул рукой и хлопнул дверью.
Судя по всему, он был солидарен с попугаем.
