Надо ли говорить, что это и был Лайонел Палмер? Я его узнал – мы были шапочно знакомы, а зачем его принесло в эти края, я понятия не имел. Мне стало ясно только одно – о прекрасной Инес можно забыть. Против сокрушительного обаяния Палмера не устояла еще ни одна красотка!
Так и было: их видели вдвоем, потом прошел слух, будто Палмер исполнял серенаду под балконом Инес, за что получил по голове метко брошенной из соседнего окна сушеной тыквой… Словом, я постарался забыть об этом и сосредоточиться на предстоящей экспедиции (от которой Ларри всеми силами старался меня отговорить): надо было набрать людей, найти проводника, купить припасы, – в общем, занялся делом. И за всеми этими хлопотами я как-то совершенно упустил то, что последние несколько вечеров Палмер в гордом одиночестве просиживает в холле гостиницы с бокалом виски…
Ну а потом как-то, когда я после заката возвращался из города, дорогу мне заступила невысокая фигура. Я не сразу разглядел, кто это, было уже довольно темно.
– Ты больше не приходишь посмотреть, как я танцую, – сказала Инес, а это была она, безо всякого приветствия. – Тебе разонравилось?
Я даже не нашелся, что ответить. Интересно, как это она умудрилась заметить?
– Я… я думал…
– А, вы, гринго, всегда слишком много думаете, – с легким презрением в голосе произнесла она. – Один такой додумался, что Инес Кабрера можно купить за деньги!
Я даже поперхнулся. Это что, Палмеру надоели романтические прогулки по улицам?
– Поделом ему, – сказала Инес. – Он мне не нравится. Слишком любит себя, а больше никого. Не связывайся с ним, не то пропадешь.
– Я и не собирался… – недоуменно ответил я, но тут, видимо, ей надоело болтать: она вынула из волос пышный красный цветок и вставила его мне в петлицу.
– Вот так, – произнесла Инес. – Теперь ты мой.
– А… – только и успел я произнести, когда она, приподнявшись на цыпочки (ростом она была мне едва по плечо), пылко поцеловала меня в губы. Тогда я обнял ее, под ладонью у меня оказались пышные смоляные кудри, горячее тело, не стесненное корсетом… – Почему я?
– Потому! Гринго еще и задают слишком много вопросов! – фыркнула она и приказала: – Пойдем.
Мне оставалось только повиноваться…
А утром, спустившись к обеду (проснуться к завтраку я банально не смог), я поймал на себе какой-то странный взгляд Палмера. Сам взглянул на свой пиджак (пятно на нем, что ли?) и увидел в петлице порядком увядший, но все еще очень красивый ярко-красный цветок опунции…
…«Интересно, что сталось с Инес?» – подумал я. Я ведь потом так и не вернулся в тот город и ничего не знал о ней. Но воспоминания были свежи, как никогда: те жаркие южные ночи, должно быть, никогда не изгладятся из моей памяти!
Я посмотрел на миссис Вашингтон. Хм… Пожалуй, у них с Инес есть кое-что общее: обе сильные, независимые натуры, сами выбирающие, с кем им быть. Ну разве что мексиканка делала это всю жизнь, а миссис Вашингтон в силу воспитания и некоторых обстоятельств лишена была такой возможности. До недавних пор…
После обеда полковник, к большому моему облегчению, увлек Палмера к себе, видимо, желая расспросить о чем-то. Дамы разошлись по комнатам, чтобы отдохнуть и явиться к праздничному ужину свежими, как майские розы. Таусенд меланхолично выкурил пару сигарет, а потом заявил, что, пожалуй, тоже вздремнет, потому как после такого роскошного обеда его невыносимо тянет в сон. Я тоже ушел к себе, решив почитать, но не успел выбрать книгу: ко мне постучался Сирил.
– Я его убью, – сказал он с порога, сжимая кулаки.
– Кого? – спросил я, втаскивая его в комнату и закрывая дверь. Ответ я знал и так, но если кузену хочется выговориться, пусть уж его…
– Палмера! Где полковник его нашел, а?! Нет, Виктор, ну ты видел? Видел?
– Что?
– Ну как он увивается вокруг Мирабелллы!
Кузен был так расстроен, что даже забыл поименовать даму сердца как полагается, миссис Вашингтон, но я деликатно не стал заострять внимание на этом промахе.
– Кто, полковник?
– Виктор, ты издеваешься, что ли?! – взвыл Сирил. – Я про Палмера!
– Ну что ты так переживаешь? – спросил я. – Случайный гость, в наших краях проездом… Подумаешь, пофлиртует немного с миссис Вашингтон, ничего страшного не случится. Можно подумать, он собирается ее выкрасть и тайно увезти с собой. В багажнике.
– А может… – Кузен сел на край моей кровати и понурился. – Может, она сама захочет уехать! С таким-то…
– Эй, эй! – встревожился я. – Сирил, прекрати! Боже мой, этого еще не хватало… Сирил, я сейчас позову тетушку, если ты не уймешься!
– Зови кого хочешь…
Я сел рядом. Вообще-то кузен умел пустить слезу при случае: он с детства знал, что стоит ему состроить печальную физиономию и начать всхлипывать, как его желания мгновенно исполнялись – тетушка Мейбл не могла переносить рыданий любимого сыночка. Такие сцены Сирил обычно устраивал с большим артистизмом, в ход шли увещевания, обещания, успокоительные капли, впоследствии – кое-что покрепче. Бывало, конечно, он и просто так ревел – от обиды (причиненной, разумеется, жестокосердным старшим кузеном), разбив коленку, получив по носу от сверстника… Но я никогда в жизни не видел, чтобы Сирил молча сидел, ссутулившись, смотрел в одну точку, а слезы просто капали у него из глаз, оставляя маленькие темные пятнышки на ткани брюк. Ох, похоже, прекрасная вдова поразила беднягу в самое сердце, а с Палмером кузену (тут он совершенно прав) не соперничать, не та… хм… весовая категория.
Я подумал и обнял Сирила за плечи. Он, конечно, непутевый, избалованный донельзя юнец, от которого сплошные неприятности, но все-таки – он член моей семьи. И, черт побери, его настигла расплата за все эти гулянки, попойки и прочие безобразия: угораздило же его влюбиться в миссис Вашингтон, состоятельную независимую красавицу, да еще старше него… Да, она, конечно, привечала Сирила, но, подозреваю, больше от скуки: здесь почти нет кавалеров подходящего возраста и общественного положения. А теперь появился неотразимый Лайонел Палмер, и своеобразный чичисбей тут же отправился в отставку…
– Хорошенькое Рождество получается! – с коротким смешком сказал вдруг Сирил.
– Да уж… – пробормотал я. У меня были свои причины невзлюбить Палмера, и куда более весомые, чем у кузена, но распространяться о них я не собирался.
– Что-то я расклеился… – Он зашарил по карманам в поисках носового платка, которые терял в неимоверных количествах.
– С кем не бывает, – философски сказал я. – Коньяк будешь? Для успокоения нервов?
– Нет, – покачал головой Сирил, и я остолбенел. Кузен, отказывающийся от коньяка, – это было даже необычнее кузена, тихо льющего слезы от неразделенной любви. – Слушай, Виктор… только честно… Вот ты когда-нибудь влюблялся? По-настоящему?
