В таком случае, кто двигал им, как пешкой на шахматной доске? Какой силы был человек и его организация, чтобы так рисковать управляющим фирмой? Наконец, нельзя не учитывать и того обстоятельства, что покушавшийся на комиссара должен быть самым преданным, самым верным этому имяреку, то есть человеком, которому можно было верить, даже в случае провала и захвата живым.
После некоторых размышлений Гард пришел к выводу, что ему следует напрямую идти к генералу Дорону. Дело было вовсе не в том, что подозрения комиссара конечно же в первую очередь падали на генерала, как на личность достаточно сильную и темную, к тому же возглавляющую мощнейшую организацию, деятельность которой на пять шестых была окутана таинственным мраком. Дело было в том, что у комиссара, по трезвом размышлении, другого пути не было. Уж казалось бы, чего проще. Уличай «Фирму Приключений» в применении наркотиков, бери с поличным, вытрясай из ее сотрудников душу — ан нет! Дохлое это было дело, с самого начала дохлое. И не потому даже дохлое, что должно было идти по другому отделу, шефом которого был миляга Воннел, брат министра. С этим еще как-то можно было справиться, но дальше… Наркотики? Чуял Гард, что это еще придется доказывать и доказывать, что наркотики могут оказаться — и даже скорее всего окажутся — какими-нибудь нейролептиками, галлюциногенами, или как еще их там называют, — словом, препаратами, под букву закона не подпадающими, и эксперты будут ломать копья, и поднаторелые адвокаты будут топить истину, и много воды утечет, прежде чем… А внушение и вовсе к делу не подошьешь! Но допустим, допустим: дальше что? «Подводная часть» конечно же надежно изолирована: посади хоть всех сотрудников фирмы — сядут, а ты все равно останешься с носом…
Болото, болото, трижды болото! А след был не просто горячий, теперь, после покушения Хартона, он стал обжигающим! Но, увы, ведущим все в то же болото.
Однако многолетний опыт подсказывал: если нет явных следов, ведущих к цели, если они по каким-то причинам стерлись и не сохранились, надо искусственно создать ситуацию, в результате которой непременно появятся следы новые. «Риск — благородное дело, — говорил незабвенный учитель Альфред-дав-Купер, — если на него идет благородный человек!»
Но вот незадача… Каждый раз, встречаясь с Дороном, что было, прямо скажем, не так уж часто, Гард испытывал состояние школьника, через много лет после окончания гимназии встречающегося со своим старым классным наставником. Какая-то нелепая стеснительность овладевала им, мешая легко и свободно вести беседу, шутить, смеяться или, положим, закурить в присутствии генерала, небрежно пуская кольцами дым, — короче говоря, держаться на равных и быть непринужденным. Гард, разумеется, виду не подавал, что такая странная робость закрадывается в его душу при виде Дорона, и в конце концов преодолевал себя. Однако ему всегда казалось, что от проницательного глаза генерала и от его тонкого ума не ускользает ничего, и он с первых слов разговора отдавал Дорону инициативу, а потом ему приходилось буквально вырывать ее из рук Дорона, что было нелегко и непросто.
Наконец, направляясь в этот генеральский кабинет, Гард наверняка знал, что никогда не удивит Дорона своим посещением, каким бы неожиданным оно ни было. Генерал неизменно был готов к любой беседе, словно сам ожидал ее со дня на день или с часу на час. Эта готовность тоже смущала Гарда, если не сказать — выбивала его из колеи. Гард догадывался, почему генерал всегда был «в седле»: его осведомленность в иных сугубо криминальных делах превосходила всякое вероятие, что конечно же наводило на размышления… но никак не могло считаться уликой!
Во всяком случае, и теперь не Дорон удивился приходу Гарда, а комиссару пришлось удивляться тому, что генерал ничуть не удивлен.
— Приветствую вас, господин Гард! — как всегда дружески, но без фамильярности произнес Дорон, не вставая и не протягивая руки, а всего лишь жестом указывая комиссару на кресло. — Прошу! У меня, к сожалению, не так много времени, начинайте без предисловий. Если угодно, то сразу с гибели Хартона, а если хотите — с убийства антиквара Мишеля Пикколи.
Гард просто оторопел от неожиданности, чем явно доставил удовольствие генералу, который со смаком принялся раскуривать сигару. Проглотив слюну. Гард только и мог вымолвить:
— Ну, знаете, генерал!..
Затем тоже закурил, не спрашивая разрешения, слегка привел свое душевное состояние в порядок, подумал: «А может, так оно и лучше!» — и быстро заговорил:
— Я не намерен задавать вам вопросы, генерал, и вообще мой визит неофициален. Я пришел для приватного разговора, и вовсе не для того, чтобы слушать, а чтобы говорить. Прошу меня выслушать, это, возможно, в ваших интересах, генерал, хотя я не уверен, что мои слова вам понравятся. Мне нечасто удавалось вас радовать, не так ли? Но… — Гард чуть понизил голос, он уже взял себя в руки, это почувствовал и Дорон, они опять стоили друг друга.
Собственно говоря, именно по этой причине, ненавидя комиссара, генерал уважал его, немного побаивался и готов был считаться с ним как с достойным соперником и не отмахивался от Гарда, как от прочих полицейских чинов, в том числе самого министра Воннела: увы, Гард требовал от Дорона напряжения ума и игры фантазии.
Комиссар продолжал:
— Я многое знаю, генерал, и пришел к вам сказать, что буду знать еще больше. Мишеля Пикколи, о котором вы соизволили помянуть, убил Аль Почино. Затем Аль Почино исчез, купив приключение без гарантии у Хартона. Хартон возглавлял фирму, о существовании которой вы, надеюсь, слышали. После этого Хартон совершил на меня покушение, но неудачно. Не знаю, первым ли я сообщу вам печальную весть о том, что минувшей ночью управляющий Хартон был убит мною, если, конечно, эта новость может быть вам интересна. Мне известно, кроме того, что за последние три года еще восемнадцать гангстеров, как и Аль Почино, приобрели у Хартона за свои деньги смерть. Не стану скрывать, генерал, своих подозрений: этих людей явно вынудили обращаться к Хартону, я это понял, хотя и не знаю пока, с какой целью. Но это во-первых. Во-вторых, я не уверен, что смерть их была настоящей, а не мнимой. Наконец, я догадываюсь, что фирма Хартона — типичный айсберг, у которого надводная часть ничтожна и малоинтересна в сравнении с тем, что внизу. Я не менее уверен, генерал, что эта невидимая часть фирмы если не преступна по результатам своей деятельности, то по крайней мере безнравственна, и когда данные о ней будут преданы гласности, широкая общественность вряд ли одобрит тех, кто вдохновлял, финансировал и, возможно, руководил этой фирмой, но кто находится пока в тени. Вы спросите меня, генерал, почему я все это вам говорю?
