Ознакомительная версия.
– Тебе, братец питерский, не за что обижаться на меня, – закурив, объявил Григорий. – Деньги по договору сполна заплачены? Заплачены. Какие ещё претензии?
– Никаких, – усмехнулся Сергей. – Скажи-ка мне, Гриня, а почему ты не стал печатать другие мои романы?
– По идейным соображениям.
– Это, собственно, как?
– Сейчас поясню, – открывая ноутбук, пообещал Куценко. – Одну минуту. Подожди чуток. Сейчас найду…. Итак, роман «Летний зной». Глава пятая. Зачитываю.
– Валяй.
Катя и Алевтина, с минуту пошептавшись между собой, направились к ближайшим кустикам.
– Видимо, отошли по естественным надобностям, – хмыкнул Глеб и, робко отмахиваясь от кружащих над ним пчел, принялся ворчать: – Неуютно здесь как-то. Летают, гады, и летают. Одна, вторая, третья…. Как бы кусаться не начали, так их всех и растак…
Вскоре вернулись девчонки.
– Там, за кустарником, проходит широкая дорога, – объявила Аля. – Причём, хорошо наезженная, с ярко-выраженными колеями. Видимо, местные славяне уже хорошо знают, что такое – «колесо»…
Через минуту-другую подошёл пасечник, несший на левом плече войлочную кошму, свёрнутую в толстый рулон, а в правой руке – большую и пузатую плетёную корзину. Он ловко – примерно в десяти метрах от «столовой» – расстелил кошму на невысокой траве и, пристроив корзину на берёзовом чурбаке, извлёк из неё и расставил на плахах стола деревянные миски-тарелки и глиняные кружки, а рядом с тарелками разместил светло-жёлтые, очень симпатичные и эстетичные деревянные ложки.
Покончив с сервировкой стола и с пониманием понаблюдав за тем, как Глеб неуклюже отмахивается от надоедливых пчёл, Вьюга достал из кармана вотолы[3] крохотный керамический свисток и несколько раз дунул в него. Раздалось едва слышное потрескивание-шипение, и через секунду-другую рассерженные насекомые, раздосадовано жужжа, разлетелись в разные стороны.
Еда была разложена по тарелкам и мискам, а глиняные кружки наполнены до краёв.
«Себе пасечник налил из ендовы сыты[4], а всем остальным – ольги[5] из братыны[6]», – машинально отметил про себя Гарик. – «Это – явно – неспроста. Очень подозрительный и мутный тип. Про таких хватких мужиков говорят, мол: – «Ему палец в рот не клади, непременно откусит…». И улыбка у дяденьки слащавая и лицемерная сверх всякой меры. Таких сладких деятелей надо ещё в раннем детстве убивать, не ведая пощады. Прямо в колыбели. Из пацанской рогатки, ясные садовые розочки…».
Неожиданно с севера-востока прилетел долгий и угрожающе-басовитый раскат грома, где-то у самой линии горизонта полыхнули – на краткий миг – жёлто-золотистые всполохи кривых молний. Пользуясь тем обстоятельством, что все остальные едоки непроизвольно повернули головы на северо-восток, Гарик ловко выплеснул примерно пять шестых содержимого своей кружки под стол.
«А почему ты не всё вылил, деятель недалёкий и легкомысленный? Что, интересно, задумал на этот раз?», – возмутился вредный внутренний голос. – «Ах, любопытно стало? Очень, уж, хочется попробовать славянского пивка? Мол, пиво является твоим любимым напитком? Типа – Божественный волшебный нектар? Тьфу, на тебя, братец! Детство голоштанное и бездумное играет в одном месте, не иначе. Удивляюсь я, право слово, такому половинчатому и несерьёзному подходу…».
Недоверчиво покачав головой, Вьюга предположил:
– Аз мнити[7], тутнева[8] вода ходить стороной, – помявшись пару секунд, предложил: – Ну, други и сообедники[9], за добрую брячину[10]!
Браво выцедив содержимое кружки до дна, Аля, аккуратно обтерев губы тыльной стороной ладони, одобрительно известила:
– Красно и хмельно! Благая ольга! Аки[11] отепла[12]…
В начале трапезы девушки обменивались с Вьюгой короткими весёлыми шутками (то бишь, взаимными дружескими подколами), но постепенно все разговоры смолкли, а им на смену пришла сытая и ленивая икота, сопровождаемая сладкими и затяжными зевками.
– Спати[13]? – добродушно улыбнулся Вьюга и, махнув рукой в сторону расстеленной кошмы, предложил: – Ходу, отроки!
– Добре, старинушка, – согласилась с пасечником Катя и, томно вздохнув, обратилась к Глебу: – Дроля[14], елико[15] – спати!
Глеб, понятливо замычав, неуверенно поднялся на ноги и помог Катерине выбраться из-за стола. Слегка покачиваясь, сладкая парочка направилась к кошме.
Видя, что Аля уже дремлет, расслабленно подперев щёку ладошкой, Гарик, приветливо подмигнув Вьюге, неуклюже (якобы), подхватил девушку на руки и, притворно спотыкаясь, пошёл следом за товарищами по путешествию…
«Не совсем и притворно», – медленно пробежала в голове вязкая и бесконечно-ленивая мысль. – «Надо было выплеснуть под стол всё местное пиво. А теперь – после этих нескольких глотков – тело, став вялым и беззащитно-аморфным, наполнилось предательской слабостью и сонной истомой…».
Войлочная кошма была очень мягкой и приятно пахла свежим цветочным сеном. Окружающий воздух был наполнен целым букетом тонких и вкусных ароматов. Пахло утренней свежестью, вчерашней дождевой водой, пчелиным мёдом и – почему-то – переспелым арбузом. Рядом, доверчиво и беззаботно уткнувшись веснушчатым носом ему в подмышку, тихонько посапывала Алевтина. Над головой ласково и нежно щебетали лесные (или же полевые?), птицы.
«Спать я, конечно же, не буду», – мысленно решил Гарик. – «Ни к чему это сейчас. Опасно, глупо и очень недальновидно. Просто полежу чуток, прикрыв лицо ладонью, и понаблюдаю – сквозь слегка растопыренные пальцы – за подозрительным и коварным пасечником. Интересно, что он, всё-таки, задумал?».
Гарик решил не спать и, соответственно, тут же уснул. Поэтому и не видел, как Вьюга, подойдя к кошме, довольно покачал головой и криво улыбнулся, после чего сноровисто развёл небольшой, но яркий костерок. Когда оранжевое пламя разгорелось, пасечник сыпанул из кожаного кисета – в самую середину костра – пригоршню белого порошка. Вскоре к небу начал подниматься густой столб слегка желтоватого дыма…
Проснулся Гарик от навязчивого шума – где-то совсем рядом недовольно заржала лошадь, зазвучали громкие людские голоса, сопровождавшиеся радостными смешками. Он приоткрыл глаза и, не снимая ладони – со слегка растопыренными пальцами – с лица, принялся знакомиться с изменениями в окружающей обстановке.
Теперь на круглой припещерной полянке наблюдалось с десяток телег и две крытые повозки, напоминавшие классические фургоны переселенцев из американских фильмов про покорение Дикого запада. В каждую из телег было впряжено по одной приземистой лошади, а в каждую из крытых повозок – по паре.
Ознакомительная версия.
