Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

— Ты прав, спец по профилям, она красива…

— Найти покой и удовлетворение можно только в прекрасном, — цокая языком, проронил тупейный художник.

— На ловца и зверь бежит, — заметив, что дамочка поворачивает к большому белому зонту, под которым сидел армянин, сказал следователь.

Лаврищев бросил недокуренную сигарету под ноги и старательно растоптал её подошвой сандалии, чтобы не дымила.

Когда молодая мама с миловидным сыночком, одетый в ладно сшитый матросский костюмчик, подошли к рабочему месту художника, Лаврищев на правах компаньона тупейного художника обратился к прекрасной незнакомке.

— Не проходите мимо! — сказал, широко улыбаясь и показывая крепкие кукурузные зубы. — За пять секунд этот художник оригинального жанра вырежет из школьной тетрадки по арифметике ваш божественный профиль.

Комплимент, несмотря на гротескное преувеличение, неожиданно понравился Марии. Она ответила благосклонной улыбкой и тут же, изменив интонацию, с достоинством заметила, что она «не девушка, а младший советник юстиции».

— Этот медицинский факт меня совершенно не интересует, — ответил Игорь Ильич. — Разве не бывает красивых младших советников юстиции?

— Мария Сигизмундовна Семионова-Эссен, — представилась следователю молодая женщина. — Младший советник юстиции. А вы?

— А мы, — следователь Лаврищев замялся и посмотрел на армянина, — а мы — свободные художники на отдыхе.

Она сняла улыбку с лица и ответила:

— Да, прав был папа, что с возрастом женщины всё больше полагаются на косметику, а мужчины — на чувство юмора. Но юмор без мудрости, товарищ, простите, не знаю вашего звания, что анекдот без изюминки.

— Следователь Лаврищев, — протянул руку Марии Сигизмундовне следователь.

— Рад знакомству, Лаврищев, — неожиданно ответил мальчик, вцепившийся в мамину руку.

И все рассмеялись.

Первый раз «тупейный художник» вырезал профиль Марии за традиционный полтинник. А потом, когда она появлялась в его поле зрения, всегда цокал языком, вырезая её женский профиль с классическим греческим носом абсолютно бесплатно. Грек протягивал смущённо улыбавшейся женщине свою скороспелую, умерено художественную работу и приговаривал при этом не то с армянским, не то с грузинским акцентом: «Этот профиль, уважаемая, клянусь ножницами свободного художника, мог бы украсить даже чисто золотую монету Древнего Рима! Или даже нашу советскую «синенькую» достоинством в 25 карбованцев. Какой нос!.. Греческий нос!

Видя, что клиентке не очень нравится слово «нос, он поспешно поправился:

— Выдающийся, категорически заявляю вам, мадам, носик!..»

— Мадмуазель, а не мадам, — на правах курортного ухажёра поправил следователь Лаврищев. — У мадмуазель не нос, а носик.

— Как у богини любви! — добавил тупейный художник, зная по опыту, что лестью можно брать любые неприступные крепости. Но добавил ни к селу, ни к городу: — Курортной.

— Что — курортной? — не понял Игорь.

— Как у богини курортной любви, — пояснил мастер художественных профилей.

«Богиня любви» была уже не в том возрасте, чтобы вестись на такие примитивные комплименты, но сладкая лесть, даже если она груба, всегда найдёт лазейку в женскую душу. Аристократической — по своей природе, о чём говорила и сложно-составная фамилия Семионова-Эссен — натуре неожиданно пришлись по вкусу медвежьи ухаживания этого рано лысеющего мужика из провинции. В нём она, жадная до таких редких в столице плотских наслаждений, инстинктом прирождённой охотницы почувствовала в Лаврищеве неутомимого любовника. «А что ещё нам, бабам, и нужно на курорте? — думала Мария, оценивая атлетическую фигуру Игоря. — Жизнь даётся один раз, а прожить её надо так, чтобы было, как говорит её отец Сигизмунд, «чтобы было, что вспомнить на пенсии».

Её молодое сердце уже билось в предчувствии будущих жарких ночей, разгоняя застоявшуюся в народном суде горячую кровь, в которой, если провести генетический анализ, было намешано столько еврейских, немецких, русских, украинских и даже турецких кровяных телец, что всё вместе это действительно представляло собой опасную для мужчин взрывчатую смесь.

Правда, первое свидание «богини курортной любви» с молодым следователем, от которого исходили флюиды физически выносливого неутомимого самца, чуть не оказалось последним. Торжественность момента испортил кудрявый шаловливый мальчик, сын богини, который всегда был рядом с мамой. Он всюду и всегда был с ней. Как домашняя собачка болонка на длинном поводке. Мальчику, на вскидку, Лаврищев дал лет пять или шесть, не больше. Его кудрявая головка, пухлые ручонки и ножки напоминали старомодных купидонов, которых когда-то рисовали местные художники-самоучки на фото-виньетках. Это был бескрылый купидончик, симпатичный ангелоподобный ребёнок. И даже небольшое косоглазие и разноглазие (у мальчика были разными по цвету глаза) не портили виньеточного облика малолетнего сына Марии.

— Лаврищев, — протянул при руку мальчугану Игорь Ильич, когда принял приглашение его мамочки навестить их в двухкомнатном «люксе».

— Это мы уже слышали, — сказал мальчик. — А я — Семионов-Эссен.

И он спрятал свою руку за спину, не ответив рукопожатием.

— Имя? — спросил Лаврищев, как на допросе.

— Юлиан, — буркнул мальчик, недобро глядя на незнакомца, приклеившегося к его маме.

— Юля, значит, — сказал Игорь, доставая мятную конфетку из белых штанов, купленных на Мурыновке перед самым отъездом на курорт.

— Сам ты Юля! — обиделся пацан, разворачивая слипшуюся от жары карамель «Театральная». — Я — Ю-ли-ан. Усёк, Лаврищев?

— Усёк, — машинально ответил Лаврищев, удивляясь контрасту между формой и содержанием. Голос у купидончика был низкий, с хрипотцой.

— Ты не Юлиан, — пошутил следователь. — Ты — вождь краснокожих. Угадал?

— Сам ты краснорожий, — бросил мальчик. — Я — Ю-ли-ан! Меня так отец назвал. В честь кино «Семнадцать мгновений весны». Смотрел, Лаврищев?

— А при чём тут фильм и Юлиан? Он же тебя не Штирлицем назвал…

— Тундра! Фильм-то по книге, а книгу написал Юлиан Семёнов. А я по маме — Семионов-Эссен. Юлиан Семионов-Эссен. Звучит?

— Усёк и звучит…Наверное, тоже хочешь писателем стать?

— Мороженого, Лаврищев, хочу. Крем-брюле, с красной вишенкой сверху.

— А где твой папа, Юлиан?

— Свалил от нас на Север и на дно залёг, как подводная лодка. Так бабушка Катя говорит. А мои алименты говорит дедушка Сигизмунд, заныкал. Ему на пропой, а нам с матерью на жизнь не хватает. Мать в суде работает, зарплата там — крохи с барского стола…

Мария на полуслове оборвала сына:

— Юлиан! Перестань сейчас же говорить всякие гадости! Не то пойдёшь и вымоешь рот с мылом! К тому же дяде это совершенно неинтересно, кто там не платит нам алименты…Он за другим к нам в гости пришёл.

— Кто к нам с мечом приходит…

— Юлиан! — повысила голос мать. — На тебе рубль на мороженое. Иди погуляй. Я дяде твой альбом с марками покажу…

— Я сам покажу!

— Нет, иди погуляй.

— Один? — удивился Юлик.