– Понял. А вы… это все серьезно?
Годунов улыбнулся и хлопнул гостя по плечу:
– Нет, конечно. Шучу я, сынок. Хочешь послать кого-то на хуй – посылай смело. «Вживлять», «имплантировать» – я сам в этом путаюсь. Проще и надежнее на хуй послать.
– Согласен, – сказал Денис, гордый тем, что взрослый человек, сам Гарри Годунов, разговаривает с ним как с равным и даже учит посылать на хуй.
– А почему «Пип-Сити»? – спросил Денис.
– Потому что это прозрачный город, – объяснил Годунов. – Власть прозрачна. Бизнес тоже прозрачен. Мы тут живем прозрачной жизнью, пацанчик. Нет ни секретов, ни тайн. Активное информационное поле – это когда каждый знает все про каждого… Вот и мой домик. Приехали. Ты как насчет выпить?
– Нормально.
– Тогда сразу двигай на кухню и наливай. Себе и мне. После стратосферы выпить – это первое дело. Сразу полегчает. На бардак не обращай внимания.
Беспорядок в доме писателя Годунова был тотален; не обратить на него внимания – значило упустить что-то очень важное. Постепенно Денис пришел в восторг. Особенно понравились грязные носки, служившие закладками в книгах. Об экран телевизора неоднократно тушили сигареты и даже, вероятно, сигары. Зеркало в ванной комнате украшала надпись, исполненная губной помадой, печатными буквами, по-женски четко и округло: «Годунов, ты сволочь!» В спальне пахло, как в конюшне, на кухне – как в библиотеке. Денис без труда отыскал алкоголь и с трудом – чистые стаканы, но в одиночку пить не стал. Заглянул в кабинет: на стене висела огромная катана, а под ногами хрустели огрызки карандашей. Зато здесь был прозрачный потолок и живые цветы в вазах, целых три огромных вазы, три букета роз. На огромном столе лежала большая фотография: портрет молодого мужчины, круглое, сытое лицо, полные розовые губы, пот на лбу, в глазах – страх и вызов.
– Эй, – позвал Годунов. – Ты налил или нет?
– Налил, – ответил Денис. – А кто вам дарит цветы? – Сам себе дарю. Я злой дядя, а цветы делают меня добрым.
– Понимаю, – сказал Денис. – А что за рожа на столе?
– Понравилась?
– Да.
– Мой новый герой, – объяснил Годунов, звеня посудой на кухне. – Некто Геннадий Суховлагин. Сейчас его судят. Шумный процесс, большой резонанс и прочее. А старый дядя Гарри подписался настрочить беллетризованную биографию злодея. Халтурка, короче говоря.
– А что натворил злодей?
– Государственное преступление. Крайней опасности. Посягнул на самое святое. На первую статью Конституции. На принцип прозрачности жизни гражданина.
Денис вернулся на кухню, и они выпили. Хорошо выпили – стоя, без закуски, приязненно глядя друг на друга.
– Спать будешь там, – старый дядя Гарри показал куда-то себе за спину. – Только надо купить новые простыни. Жрать в доме нечего, но тут недалеко есть приличная забегаловка. На вот тебе денег…
– У меня есть, – сказал Денис.
– Возьми-возьми. Тебе еще надо шмотки купить, тут в таких свитерах не ходят.
– Вообще, я по делу приехал, – сказал Денис, но тут Годунов метнул предупреждающий взгляд – как будто факелом взмахнул – и почесал переносицу указательным пальцем, а затем, мгновенно сдвинув палец вниз, приложил к губам. Денис понял и кивнул.
– И что? – спросил он. – Накажут его? Этого вашего злодея?
– А как же.
– И наказание – естественно, высылка?
– Хо! – воскликнул Годунов, сгребая со стульев и швыряя в мусоропровод пластиковые тарелки. – Не угадал. Из Новой Москвы никого не высылают. Как ты вышлешь человека, если в него деньги вложены? Его растили, его учили. На него рассчитывали. Его защищали от морозов. Ему сделали дороги, чтоб он по ним ездил. Наконец, в него имплантировали информацию, а информация – это, друг мой, самое дорогое. Купол над твоей головой стоит триллион юаней, но даже он – чепуха по сравнению с суммой информации, вложенной в голову каждого местного жителя. И что теперь – взять такого парня и просто отправить на все четыре стороны? Ты, Денис, плохо думаешь о властях Пип-Сити. Тут все продумано. Тут все очень строго. Тут, если ты провинился, тебе все посчитают, до копеечки. Ты на каком языке думаешь?
– На русском.
– И говоришь тоже на русском?
– Конечно.
Старый дядя Гарри развел руками:
– Тогда плати. Государству. За сбережение языка. За Тредиаковского, за Державина и Пушкина Александра Сергеевича. Они этот язык создали, а ты на халяву пользуешься. Или живи как все, по закону, и пользуйся продуктом Александра Сергеевича бесплатно – или, если не уважаешь законы, верни деньгами. Кутузов победил Наполеона – верни должок. Рокоссовский взял Берлин – ты торчишь денег стране, родившей Рокоссовского. Гагарин в космос полетел – вся страна радовалась. Что это значит?
Денис пожал плечами.
– Это значит, – строго сказал Годунов, – что на радостях твой прапрадедушка заделал твоей прапрабабушке ребеночка! А потом, через три поколения, и ты появился на свет. Плати за Гагарина! И за Королева, который его ракету построил! Хочешь уйти из города – верни должок и отваливай ко всем чертям.
– Круто придумано, – искренне сказал Денис.
– А ты думал? Преступнику Суховлагину предъявят счет на несколько миллионов червонцев – пусть башляет. Отберут имущество, оставят пару штанов и рукавички рабочие, переселят с респектабельной улицы Трахтенберга куда-нибудь на окраину, под стенку. Потом имплантируют стыд, сожаление и муки совести. Большую дозу. Мужик будет месяц плакать и рвать на себе волосы, а потом – в ассенизаторы, пожизненно. Не отдаст – дети отдадут, внуки. Насчитают штрафные санкции, сделают поправку на инфляцию, и вперед… Весь род Суховлагиных будет ассенизировать, до пятого колена, и проклинать своего предка… Это Новая Москва, пацанчик. Самый серьезный город на всем белом свете.
– И что он сделал, этот Суховлагин?
Годунов осмотрелся. Кухня все еще не походила на место, где готовят пищу, но уже не походила на нечто среднее между читальным залом и свинарником.
– Продавал секретную информацию. Расписание регламентных работ сервера Министерства внутренних дел.
– А что такое…
– Это тебе знать не надо, сынок. Тебе надо знать, что слово «регламент» является в Новой Москве ругательным, ты его не употребляй, а если при тебе произнесут это слово – разворачивайся и молча уходи. Или можешь в лоб дать.
– Лучше в лоб, – ответил Денис. – Только… Мне не все понятно. Как можно имплантировать стыд и муки совести?
Годунов посмотрел внимательно, пожевал бледными губами.
– Сам поймешь, – сказал он. – Присаживайся. Чаю попьем. Правда, его еще найти надо…
– Насчет халтурки ясно, – произнес Денис, набравшись смелости. – А вообще, что пишете?
