Там уже кто-то сидел в синем кожаном кресле и, по-видимому, ждал меня. Это была молодая красивая женщина с пышной волнистой копной светло-русых волос, обернутая в разноцветную шелковую тогу. Она сдержанно улыбнулась мне, пытаясь изобразить любезность, но это у нее плохо получилось. Казалось, что она пришла ко мне не по своей воле, и моя персона не доставляет ей удовольствия.
— В чем дело? — сразу же спросила я довольно грубо. Поскольку я не сделала этой женщине ничего дурного, а также не приглашала ее к себе, ее плохо скрытая неприязнь разозлила меня.
— Валерий просил присмотреть за тобой, — холодно пояснила она.
Я поняла, что со мной, действительно, не все в порядке, если я сразу не узнала эту женщину. У нее были причины для неприязни, ведь моей гостьей сегодня была Марина Зубарская.
— А зачем за мной присматривать? Я не больна, и мне не нужна няня.
Марина скептически ухмыльнулась, но ничего не ответила, показывая, что беседовать со мной ниже ее достоинства. А я не стала настаивать на объяснениях. Такие люди только и ждут, что их станут упрашивать высказаться. И тем не менее, люди такого рода, а особенно женщины, не смогут долго хранить презрительное молчание. Их врожденное неумение держать себя в руках, как, впрочем, и нежелание это делать, обязательно победят. И не дожидаясь от меня никаких просьб, она выскажет все, что обо мне думает, что практически и является той самой информацией, которую мне хотелось бы получить. Можно, конечно, подразнить Марину и насладиться взрывом эмоций. Но мне было откровенно лень это делать. Я просто опустилась в кресло напротив, сползла на кончик, далеко вытянув ноги, и стала рассматривать свою виз-а-ви.
На этот раз на ней не было той боевой раскраски, которая почти всегда присутствовала на фотографиях, да и в натуре, когда я видела ее в прошлый раз на улице. Только немыслимое количество не то украшений, не то амулетов, было наверчено на ее шее. Половина безделушек была явно серебряной. Я посмотрела на свои руки, но кольца Романа Зубарского на мне по-прежнему не было. Вряд ли Извеков когда-нибудь вернет мне его.
Марина постепенно стала ежиться под моим взглядом… Быть объектом изучения ей не нравилось, но свое возмущение она сдерживала, хотя это давалось ей с трудом. Мне неудержимо хотелось или показать ей язык, или оскалиться. По моим расчетам, это непременно должно было вывести ее из себя.
Я огляделась вокруг. Комната была по-прежнему полупустой. Ничего лишнего, а все необходимое, насколько мне помнилось, было спрятано в многочисленных бархатных складках. На тумбе рядом с софой лежал какой-то светлый металлический предмет, совершенно мне неизвестный. Я встала и подошла к тумбочке. Это был разъемный серебряный браслет сантиметров в пять шириной, слишком свободный в обхвате для женской руки. К тому же пять круглых отверстий в нем были сделаны с таким расчетом, чтобы в них можно было просунуть пальцы и превратить браслет в кастет. На внутренней стороне свежая гравировка: «О.П.С.»
— Что это такое? — спросила я.
— Это твое, — процедила Марина, хитро прищурившись.
Я протянула руку и взяла браслет, чтобы получше рассмотреть его…
— А-а-ааа!!.. — мгновенно пронзившая меня боль оказалась столь неожиданной и нестерпимой, что мой собственный крик показался мне чужим, посторонним звуком. Я сразу же выронила так неосмотрительно взятый в руки браслет. Кажется, на несколько секунд я совершенно отключилась, потому что когда все вернулось на свои места, я обнаружила, что лежу на ворсистом паласе, а рука, державшая браслет, дергается мелкой дрожью, как под напряжением. Марина сидела рядом со мной и снисходительно улыбалась.
— Что это, черт возьми было, — поинтересовалась я, поднимаясь и садясь на полу.
— Это? — Марина подняла и покрутила у меня перед носом злосчастный браслет.
— Почему? Я не понимаю…
— Почему? Потому что он серебряный, — рассмеялась Марина. — Зато теперь ты несколько раз подумаешь, прежде чем начнешь душить меня, — она провела рукой по густому переплетению серебряных ожерелий на своей шее.
— Я надену перчатки! — отрезала я, и ее смех оборвался. Нахмурившись и бросив браслет на софу, которую кто-то уже прибрал, пока я умывалась, Марина встала и отошла от меня подальше.
Я поднялась и, сев на софу, еще раз вгляделась в обжегший меня браслет. Буквы, выгравированные на его поверхности, были мне знакомы: Олег Петрович Середа.
Как эта штука сюда попала, и почему браслет обжег мне руку?
Я взглянула на Марину. Она сидела теперь насупившись, и ее немного длинноватый нос был вздернут вверх в величайшем ко мне презрении.
— А ведь я, действительно, задушу тебя с удовольствием, если ты сию же секунду не уберешься отсюда, — произнесла я, неотрывно следя за ее реакцией. Так и есть, в первую очередь она бросила взгляд в сторону и вверх. Ага, вот где находилась камера-шпион! Что ж, опустим пока эту информацию, займемся другим: бегло брошенный наверх взгляд Марины означал просьбу о помощи. Меня боятся. Это воодушевляет, но хорошо бы выяснить причину страха. Да, конечно, мои шрамы несколько подпортили мою безупречную внешность девушки-подростка, но я не превратилась в монстра. Значит, мою гостью испугали некие обстоятельства, сопряженные с этими шрамами, ведь это единственное, что во мне изменилось со вчерашнего дня. Или не единственное?
— Ну и что же во мне такого страшного? — уточнила я, наблюдая за Мариной, которая после своего безмолвного призыва о помощи теперь не сводила с меня напряженного взгляда.
— Н-ничего… Валерий вообще-то ждал от тебя агрессивной фазы. Но мы считали, что это наступит позже…
— Почему же, сейчас самое время, — возразила я, встала, подошла к складкам портьер, в которых, по моим расчетам, должна была укрываться камера, и передернула ткань, перекрыв камере сектор обзора.
Марина вскочила с кресла, обежала его и замерла в напряженной позе. Мне стало весело. Несмотря на то, что руку еще немного подергивало, я чувствовала себя прекрасно, и мне захотелось поиграть немного в кошки-мышки.
Я медленно, шаг за шагом, стала надвигаться на Марину. Наконец, она завизжала и бросилась к выходу из комнаты. На пороге она с размаху бросилась на шею вошедшему Извекову. Меня позабавило их общее замешательство. Извеков отцепил от себя еле живую от ужаса Марину и подтолкнул ее к выходу. Она не заставила себя упрашивать, исчезла за занавесями, и уже оттуда раздались ее рыдания.
Извеков так и остановился у входа. Он молчал, и вид у него был несколько озадаченный.
— Что всполошился? Думал, я не догадаюсь, что ты подглядываешь в замочную скважину? Или думал, что я эту скважину не найду? — я продолжала забавляться его растерянностью.
