Еще молодой адъютор славился независимым нравом и амбициозностью, а значит, обязательно захочет когда-нибудь выйти из-под теплого крылышка матери, в тени которой провел всю жизнь.
Все шло к тому, что к одиннадцати вечера магистры и гости Ложи выразят почтение всем, кому следует, обсудят все и всех, кого и что следует, выпытают все, что требуется, или подсунут липовую информацию кому следует. К половине двенадцатого стол опустеет, сметут даже иллюзии. Ровно в полночь все выйдут на просторный балкон Третьей Башни, чтобы подышать свежим воздухом, продохнуть от гламарий и выветрить подсыпанные в шампанское афродизии, полюбоваться шикарным салютом и световым представлением, которое устроят мастера-иллюзионисты. К часу слегка протрезвевшие гости вернутся и обнаружат, что слуги накрыли стол заново и обновили фужеры — афродизиями в том числе. К двум от танцев и разговоров ни о чем все устанут и разобьются на мелкие стайки по интересам, а кто-нибудь обязательно потребует оркестру заглохнуть, что обязательно вызовет с другого конца зала возражение и требование играть что-нибудь веселое. К трем все окончательно напьются, а кто-нибудь свернет стол и обольет кого-то соусом. К четырем — зал почти опустеет. Останутся лишь самые крепкие или, наоборот, самые слабые, кому не помешали ни оркестр, ни монотонный гомон голосов. На балконе какой-нибудь аэромант начнет балансировать на перилах, чтобы произвести своим бесстрашием впечатление на жеманную дворянку или магнатскую дочку, и неизбежно свалится вниз с высоты сто пятьдесят футов. Дворянка или дочка неизбежно упадет в обморок, чтобы, открыв глаза, увидеть своего кавалера живым и здоровым. После этого начнется или истерика, или бурная сцена, которая неизменно окончится на смотровой площадке Центральной Башни на высоте семисот футов. А потом парочка постарается найти укромное местечко. Хоть с какого-то раза и не получив в лоб каблуком чьей-то туфли.
Все обещало закончиться именно так: обыденно, скучно, непримечательно.
Но не закончилось.
Глава 2
Оркестр передохнул и приготовился играть пятый танец, а пары танцующих встали в позицию. Пауль перешел из рук в руки, подобрался и втянул живот, чтобы хоть как-то в крепких объятьях избежать выдающегося рельефа магистра Ирмы ван дер Дорп, уверенной, что уж она-то точно не перепутала бокал. Фридевига фон Хаупен, надменно и демонстративно не участвуя в общем движении, тихо обменивалась завуалированными угрозами с Фредериком Кальтшталем, своим извечным противником по Собранию.
Прозвучала первая вступительная нота скрипки и сразу же оборвалась — за закрытыми дверьми в приемную залу зазвучал ритмичный гром барабана.
Танцующие недовольно и возмущенно заворчали и загомонили. Пискнула какая-то фройлян, которой случайно отдавили ножку. Пауль украдкой вздохнул с облегчением и мягко отстранился от прижавшейся к нему рыжей чародейки. Та вроде и не замечала изменившейся обстановки — налегала на него и томно сопела, водя руками по спине и ища пути под мантию. Кажется, магистр пошла ва-банк и подсыпала в бокал весь годовой запас афродизии. В качестве компенсации — и для собственного спокойствия — Пауль взял ее под руку. Фридевига фон Хаупен враз прекратила пикировку с Кальтшталем и уставилась на двери, нехорошо сощурившись. Кальтшталь ехидно усмехнулся.
Зал замер, слушая синкопированный, ускоряющийся и набирающий грозную мощь бой барабана.
И все стихло так же внезапно, как началось.
Повисла неопределенная тишина. Кто-то робко покашливал и перешептывался. Кто-то вздыхал и растерянно пожимал плечами. Фридевига стояла с ничего не выражающим, намертво застывшим лицом, но в глазах появлялся злой аквамариновый блеск. Фредерик Кальтшталь ухмылялся все шире, крутя расслабленными пальцами фужер с красным вином. Пауль недовольно подергивал плечом, пытаясь уклониться от пальчиков Ирмы, настырно бегающих по его руке.
В тишине гулко щелкнул замок, двери медленно распахнулись внутрь.
В проеме стоял лакей в голубой ливрее. Он заложил руки за спину и отошел в сторону, освобождая дорогу тем, кто стоял за ним. Чопорно поклонился новым гостям и исчез из виду.
Вновь загремел барабан.
Первым шел, смешно и косолапо переваливаясь с ноги на ногу, карлик с грубой физиономией и крючковатым длинным носом, очень похожий на ожившего гнома с древних гравюр. Он был одет в короткую голубую мантию Ложи с золотой окантовкой магистра Собрания и разноцветный шутовской колпак с бубенцами, опирался на ритуальный посох.
Следом шел высокий мужчина с худым, угловатым, скуластым лицом, с острой бородкой-эспаньолкой, с большими залысинами в русых, поседевших на висках, но все еще густых волосах. На нем были красно-синие брюки, фиолетовый фрак-инкруябль, зеленый шейный платок и сиреневый цилиндр. В руке держал трость с замысловатым набалдашником, которой он тряс в такт барабанному бою.
Под руку мужчина вел пару девушек. Номинально одетых. Та, что слева, в корсете, черных чулках на подвязках и туфлях, с пестрыми перьями, торчащими на манер павлиньего хвоста и едва прикрывающими ягодицы, была подтянутой и худощавой байфанкой с собранными в тугую косу угольно-черными волосами. Та, что справа, крупная, круглолицая, фигуристая и смуглокожая, явно была родом из Дхарати. Увешанная золотыми браслетами и цепочками, с набранным из монет пояском, с обернутыми оранжевым шелком бедрами и прикрытой шелковыми же лентами крест-накрест пышной, тяжелой грудью. Все ее тело покрывали вычурные узоры, нанесенные хной, а сережки и украшения были не только в ушах, но и в носу, брови, пупке и, вероятнее всего, этим дело не заканчивалось. Девицы приплясывали и подпрыгивали, широко, белозубо улыбаясь и бесстыже вертя задами.
Однако центром всеобщего внимания стал необъятный чернокожий гигант-мустаим со Слонового Берега, который сильно сутулился и шагал полуприсядя, широко расставив ноги и выписывая босыми ступнями странные ритмы по полу. На гиганте была лишь набедренная повязка, а широченные плечи покрывала леопардовая шкура. Мустаим с яростью и бешенством колотил огромной черной ладонью в барабан под мышкой, скалил зубы и безумно вращал выпученными глазами, корчил страшные рожи широким лицом, размалеванным белыми языческими знаками.
Карлик встал посреди зала, стукнул об пол посохом и тряхнул головой. Мужчина остановился за ним, оперся на трость. Женщины отлипли от него, разошлись в стороны. Мустаим продолжил свой странный танец, отбивая бешеные ритмы.
Он дошел до сгрудившейся толпы гостей, остановился в нескольких шагах от них, набычив толстую, короткую шею, и, все так же агрессивно стуча по коже барабана, обвел присутствующих злым, первобытно-животным взглядом, медленно вертя лысой головой. Пройдясь по толпе глазами сначала в одну сторону, затем в другую, мустаим вперился в невозмутимую Фридевигу фон Хаупен и, ударив в барабан в последний раз, резко замер. Кто-то вздрогнул. Какая-то дворянка испуганно охнула. В оркестровой ложе загремели выроненные из рук медные тарелки.
Госпожа консилиатор скрестила на груди руки и выразительно изогнула бровь.
Мустаим недолго таращился исключительно на нее, затем приставил ко лбу руку с оттопыренными на манер рогов пальцами, выпучил глаза еще сильнее, хоть это и казалось уже невозможным, выпятил мясистые губы и снова обвел всех присутствующих яростным взглядом. Фредерик Кальтшталь раздраженно фыркнул и отпил из фужера вина. Пауль фон Хаупен-Ванденхоуф почувствовал, как поднимается волна злости. Ирма ван дер Дорп впилась ногтями ему в локоть и утробно заворчала, напряглась и, сильно стиснув ляжки, забегала осоловевшими глазками по необъятной черной горе мяса в леопардовой шкуре, часто задерживаясь в области набедренной повязки.
Мустаим вдруг гаркнул что-то злобное и сложно передаваемое, испугав уже не только пару фройлян и чародеек, и начал пятиться, все так же угрожая собравшимся рогами. Разноцветный мужчина постукивал тростью об пол в такт его шагам, пока мустаим не остановился и не отстранил руку ото лба. Затем вскинул руки, взмахнув тростью, и громко, весело крикнул на весь зал:
