веские основания.
— И давно ты с «взаимодействуешь» с ними? — с интонацией лёгкого презрения поинтересовался Дубянский, — Дергачев-то в курсе твоих шашней с «соседями»?
— Шашни, товарищ полковник, случаются у неверных супругов! — дерзость моя уже подобралась к грани фола, — А я осуществляю необходимые рабочие контакты исключительно в интересах службы! Начальник РОВД подполковник Дергачев в курсе всех моих действий! Он вчера имел телефонный разговор с полковником госбезопасности Мартыновым как раз в то время, когда я находился в кабинете последнего! А по возвращении в райотдел, я о результатах контакта доложил своему руководству. Повторяю, это легко проверить, товарищ полковник!
Я выплёскивал свои откровения, играя на камерную публику. Прежде всего, на прокурорского следака Абросимова и на его, вошедшего в раж, руководителя. При всём этом, достоверным и абсолютно искренним выглядеть я не стремился. Поэтому свою аргументацию я разбавлял суетливыми интонациями разоблаченного сексота. И Дубянский, и Красавин калачи тёртые и эту мою неискренность наверняка прочувствуют. Пусть подозревают меня в том, что я состою на связи у замначальника УКГБ. Тогда они трижды подумают, прежде чем устроить мне какую-то гадость. А для меня это выигранное время лишним никак не будет.
— Здесь меня жди, Корнеев! — принял решение начальник УВД Дубянский, — Веди в свой кабинет! — скомандовал он начальнику ИВС.
По всему выходило, что просто так отпускать меня полковник не хотел. Ему были нужны подтверждения, что я действительно имею выход на комитетских. И, что, если меня продолжать гнобить, то делать это следует более аккуратно, и без желаемой спешки.
Прокурор Красавин, которому, очевидно наскучило моё и покойника общество, вышел из камеры и, заложив руки за спину, взялся прогуливаться по продолу. Как мне показалось, надеясь в глубине своей души, что дозвонившись до Дергачева, полковник разоблачит моё враньё.
— Когда наступила смерть? — придвинувшись к судмедэксперту, задал я вопрос.
— Пять, а скорее, шесть часов назад, — пожав плечами, ответил флегматичный медик, — И это очень условно! Ночью здесь наверняка прохладнее было. В любом случае, смерть наступила еще до того, как рассвело.
Я с гораздо большим интересом принялся рассматривать труп Шалаева. Для этого я даже присел над ним.
— Я посмотрю? — поднял я глаза на стоявшего в двух шагах судмедэксперта, уже снявшего перчатки.
— Да на здоровье! — равнодушно пожал он плечами, — Здесь я уже всё закончил.
Преодолевая наступающее трупное окоченение, я, взявшись за небритый подбородок технолога, осторожно повернул его голову в сторону и немного вверх.
— Если вы насчет странсгуляционной борозды, молодой человек, то да, есть несоответствие! Но точнее будет понятно только после вскрытия! — медик, оказывается, несмотря на показную индиеферентность, всё же следил за моими действиями внимательно. — Там еще, обратите внимание, на руках несколько свежих гематом. Голеностоп имеет давность двух-трёх дней, а на руках всё свежее!
— Отойди от покойника, лейтенант! — подскочил ко мне зам начальника ИВС по оперчасти, — Не положено! Тебе здесь вообще находиться нельзя! Клиент твой помер и, значит, делать тебе здесь нечего!
Внезапно забеспокоившийся «кум», своей суетливостью только умножил мои печали и нехорошие мысли.
Однако, хозяином в этих стенах был он и оспаривать его приоритет я не счел возможным. Послушно поднявшись, я отошел к окну, где прокурорский следак приобщал к материалу вторую половину удавки, которую аккуратно срезали с решетки.
Поскольку Шалаева я задерживал лично и нигде, в том числе, и дома он до помещения в ИВС не побывал, то выбор для сотворения петли у него был невелик.
Та его щиколотка, над которой я поработал в гараже, была туго перебинтована. И носка на этой ноге не было. Бинтовали его здесь, это я знаю точно. Второй носок был на месте. То есть, на ноге покойника. Сейчас следователь начнёт обыскивать труп и я уверен, что в каком-то из карманов он обнаружит, и другой носок от пары. Тогда из чего смастерил себе петлю Николай Тихонович? Уж, если он решил свести счеты с жизнью, то почему не поступил просто и не использовал бинт? Его здесь накручено изрядно. Смотал, сложил вдвое и скрутил жгут. Просто и надёжно, как в Госстрахе. А вместо этого, для того, чтобы вздёрнуться, он использовал какие-то непонятные махры, связанные из нескольких фрагментов.
А самое интересное заключается во времени смерти. Думаю, что эксперт не врёт, потому, что врать ему нет никакого интереса. А раз Шалаев умер не менее шести часов назад, то тогда получается совсем не кошерно.
— Сколько человек находилось в камере, кроме покойного? — обратился я к «куму».
— Не твоё дело! — огрызнулся он, — Не твоя здесь подследственность!
Помня, что начальник УВД велел мне ожидать его здесь, выгнать меня в коридор зам по опер не решился.
— Сколько сидельцев здесь было сегодняшней ночью кроме Шалаева, коллега? — не получив информации от милицейского тюремщика, обратился я к прокурорскому следователю.
— Трое, — после непродолжительного молчания ответил он мне.
Пока что в моей голове всё складывалось в ёлочку. И это сложенное мне совсем не нравилось. Как-то так выходило, что прямо сейчас придётся нажить себе еще одного кровного врага. Я покосился на ивээсного «кума» и, мысленно чертыхнувшись, шагнул прокурорскому следаку.
— Иван Семёнович, скажи, тебе дороги твои жизнь и свобода? — удивил я его риторическим и, на первый взгляд, неуместным вопросом. — Просто, если ты сейчас не отработаешь свой номер в строгом соответствии с законом, я тебя уверяю, ты сам сядешь! Даже не сомневайся! — я с неискренним сочувствием рассматривал теряющего самообладание следака. — Арестуют тебя сразу, как нагрянут комитетчики или москвичи. А они обязательно нагрянут, я тебе это обещаю!
— За что же меня сажать⁈ — дрогнувшим голосом поинтересовался следак.
То, что он не оборвал меня, послав непечатными словами в неприличную даль, меня порадовало. Стало быть, не зря я давеча разыгрывал пантомиму с его начальником насчет своих контактов с комитетскими. Нужного впечатления я добился.
— За то, дорогой товарищ Абросимов, что в данный момент ты укрываешь убийц Шалаева Николая Тихоновича! Вот этого самого! — указал я рукой на всё еще голозадого покойника. — И это ты делаешь, чтобы укрыть еще более тяжкое преступление! Которое я расследую!
— Ничего я не укрываю! — взвился утративший присутствие духа следователь Абросимов, — Я сегодня просто дежурю и, вообще, с чего ты взял, что его убили?
Он поочерёдно, ища поддержки, оглядел всех
