Ему никто не ответил, и мы отправились на поиски нашего номера, комнаты или палаты — называйте как хотите, но последнее, по-моему, больше отвечало архитектурным особенностям и самому духу этого заведения. Действительно, все здесь напоминало больницу: длинный-предлинный коридор с холлом посередине, по обе стороны коридора — номера-палаты; отдыхающие, которые скорее походили на больных, нежели на здоровых, причем некоторые из них, если судить по их маниакальным, сверлящим взглядам, — на психических; тусклый полумрак, который царил здесь повсюду. Нет, это явно не Рио-де-Жанейро, как сказал бы незабвенный Остап-Сулейман, попади он в это богоугодное заведение. Но я не падал духом: во-первых, я был неприхотлив и материальные удобства играли в моей жизни второстепенную роль, а во-вторых, жизнерадостный, брызжущий через край оптимизм моего спутника заражал и меня.
Свой номер мы нашли в самом конце коридора, в левом его крыле, как раз напротив мужского туалета. Мячиков по этому поводу сострил, что более удачное расположение и представить трудно. Номер был сырым и холодным, из мебели мы нашли лишь две поржавевшие кровати, застеленные чистым, туго накрахмаленным бельем, от которого веяло чем-то могильным, небольшой стол и стенной шкаф для одежды. И здесь дух больницы!
— А знаете что, Максим Леонидович, — предложил Мячиков, когда мы поделили койко-места, распаковали свои вещи и переоделись, — давайте поужинаем здесь, а не в столовой. У меня есть небольшой запасец продуктов на черный день, а то, знаете, общепитовская кухня способна угробить даже самый здоровый организм, не то что наши, насквозь гнилые, обильно сдобренные нитратами и светящиеся полным набором изотопов урана. Присоединяйтесь, а? У меня сервелатик, шпроты, свежие огурчики, кофе в термосе. — Я замялся в нерешительности. — Нет-нет, Максим Леонидович, это мне нисколько не обременительно, и в голову не берите! Наоборот, я буду очень, очень рад угодить вам.
Я сдался. Действительно, если человек просит, почему я должен ему отказывать? Тем более что человек был мне приятен и общение с ним обещало доставить удовольствие.
— Вы согласны! — искренне обрадовался Мячиков. — Да мы сейчас такой пир отгрохаем!.. Язык проглотите.
В мгновение ока на столе появились консервы, свежие овощи, зелень, колбаса, термос, чашки и даже банка с горчицей.
— А вы предусмотрительны, Григорий Адамович, — улыбнулся я. «Гришей» называть его я почему-то не мог.
— А куда ж сейчас без этого, — ответил он, сокрушенно качая головой и орудуя консервным ножом. — Жизнь такая… Вы думаете, в столовой сейчас что? Холодные пережаренные котлеты без единого намека на мясо, слипшиеся и тоже холодные макароны и вода из местного водопровода, именуемая у них почему-то компотом. Вот и весь ассортимент. Так что кушайте, Максим Леонидович, и радуйтесь жизни.
Я кушал и радовался. С соседом мне явно повезло. А это, по-моему, самое главное в подобных заведениях, где кроме надежды на приятного собеседника больше рассчитывать было не на что.
Пока мы ужинали, Мячиков болтал без умолку. Оказалось, что он работает преподавателем математики в одном из московских ПТУ, в дом отдыха попал совершенно случайно и то лишь потому, что бесплатную путевку ему всучили чуть ли не силой. Живет один, ни жены, ни детей не имеет. Я слушал и удивлялся, до чего же его судьба схожа с моей, но когда он сообщил, что одержим страстью к детективным романам, а его любимая писательница — Агата Кристи, я счел нашу встречу знамением Божьим. Я восторженно внимал своему визави, а когда он закончил, открыл ему тайну своей любви, предметом которой являлась все та же Агата Кристи, но при этом заметил, что Чейз тоже неплох. «О да! — воскликнул он. — Чейз просто великолепен». В конце концов я не сдержался и рассказал ему о своем друге, капитане Щеглове, о нашем совместном участии в деле профессора Красницкого, о блестящем завершении его и поимке отпетых негодяев-валютчиков. О более внимательном слушателе не мог бы мечтать и сам Ираклий Андронников, великий мастер устного рассказа, — настолько поглощен был Мячиков моим повествованием. Когда я закончил, он с завистью и искренним восхищением пожал мне руку. Пожал молча и больше не проронил ни слова.
Чтобы слегка взбодрить себя после трудного дня, я рискнул выпить чашечку кофе, хотя было уже девять часов вечера. Теперь не засну, подумал я, но оказался не прав: уже через четверть часа я почувствовал такую сонливость, что вынужден был извиниться перед Мячиковым и отправиться на боковую. Видимо, тяготы минувшего дня и долгая дорога в этот заброшенный на самый край света дом отдыха окончательно вымотали меня. Уже засыпая, я отметил, что мой сосед, Мячиков Григорий Адамович, тоже готовится отойти ко сну.
Проснулся я от какого-то страшного грохота. Спросонья я подумал было, что на наш дом отдыха «Лесной» обрушился Ниагарский водопад, потом решил, что нет, водопадов здесь не бывает, а вот землетрясение вполне может приключиться, — и проснулся.
Храпел Мячиков. Храпел виртуозно, с чувством, со знанием дела, используя весь набор воспринимаемых человеческим ухом частот, и главное — громко. Впрочем, громко — это слишком мягко сказано. Мне казалось, что потолок не выдержит и вот-вот рухнет на нас. Я взглянул на часы, поймав блик одинокого ночного фонаря. Без двадцати три. В темноте смутно вырисовывался круглый контур Мячикова, скрытого под одеялом. Я мысленно чертыхнулся. Вот напасть-то! Не хватало мне еще соседа-храпуна! Да за две недели от эдакого соседства и свихнуться недолго.
Я лежал, слушая переливы мячиковского храпа, и в душе клял судьбу за вечные ее сюрпризы. Где-то пробило три.
Внезапно, в период затишья между двумя взрывами богатырского храпа, до моего слуха донесся тихий шорох — будто кто-то осторожно царапался в дверь. Кошка, что ли, скребется? Или мыши? Мышей я не боялся, к кошкам тоже относился спокойно, поэтому решил не реагировать на этот звук, но не тут-то было: звук не умолкал и отличался завидной настойчивостью. Что ж, придется вставать, подумал я, откинул одеяло, содрогнулся от холода, с трудом натянул тренировочные брюки, впотьмах дошлепал до двери и тихо приоткрыл ее. Коридор освещался тусклым светом ночных светильников и был абсолютно пуст. Я пожал плечами и хотел было вернуться в теплую постель, но тут услышал далекий, чуть различимый звук, напоминающий стон. Сердце мое забилось вдвое быстрее. Я оставил дверь приоткрытой и шагнул в коридор. До холла было метров пятнадцать, и я решил было добраться до него, но не сделал я и десяти шагов, как где-то сбоку щелкнул замок, а сзади, как мне почудилось, пронесся кто-то невидимый. Я остановился и прислушался. Все тихо — ни стона, ни шороха, ни дыхания — ничего, кроме храпа Мячикова, преследующего меня по пятам сквозь щель в приоткрытой двери нашего с ним номера. Да полноте! — вдруг подумалось мне. Все эти ночные страхи и всевозможные звуки навеяны выпитым на ночь кофе, нервным переутомлением и ночным временем. Что с того, что кто-то где-то застонал? Здесь сейчас спит около трех десятков человек, каждому из них может что-нибудь присниться, и каждый вправе во сне застонать, всхлипнуть или даже пройтись по карнизу. Что мне все время мерещатся какие-то темные дела, чей-то злой умысел, преступные намерения? Проще надо смотреть на вещи, Максим Леонидович, проще! Тем более в три часа ночи. Вокруг, за этими дверьми, спят простые люди, которые звезд с неба не хватают, потому что звезд этих никто им не дает, живущие тихими радостями, способные позволить себе отдых лишь в такого вот больничного типа заведении и понятия не имеющие о курортах Средиземноморья или, скажем, Багамских островах. Взять, к примеру Сергея с Лидой — ну чем плохие ребята? Или тот же Мячиков…
