После этого Новак по-новому взглянул на цивилизаторов. Особенно привлекал его Сирота — тот самый парень, которого он видел с машинкой на площади. Сирота был волоком цивилизаторов, хотя это трудно определялось на первый взгляд. Наоборот, Сирота вызывал чувство асимметрии, несообразия. Нескладная, даже не определишь, в чем эта нескладность, фигура, худое клинообразное лицо с крупным тяжелым носом, большие оттопыренные уши и крохотные глубоко посаженные глаза. По слухам Сирота был когда-то программистом, потом попал к цивилизаторам и, спустя некоторое время стал их пастырем. В чем заключалась эта роль, Новак так до конца и не понял. Сирота редко появлялся в стойбище, а если появлялся, то сидел на площади и штопал на раздрязганной пишмашинке то ли речи, то ли программу действий. Иногда Новаку случалось поговорить с ним. Особенно запомнилась одна беседа.
— Когда нет права ни на что другое, — говорил Сирота, — человек напяливает на себя балахон поэкстравагантней и проповедует от Христа или Сатаны: создает стаю. В стае легче выжить. Но мы, цивилизаторы, мы не стая. Мы — общество, суть которого: каждый в отдельности.
Новак не понял. Сирота усмехнулся и снисходительно объяснил, подняв вверх длинный палец:
— Эрго! Что есть современная цивилизация? Это бред, шизуха. Шизуха косит наши ряды! Мы катимся в ад, человечество обречено на гибель. Вопрос о времени, о сроках не имеет большого значения. Я твердо уверен, что мы не способны выжить, не имея перед собой определенной цели.
— Какой? — спросил Новак.
— Единство личности и мироздания! — торжественно изрек Сирота и ласково погладил свой великолепный нос. — Человек-вселенная, совершенно новое передовое существо, лишенное всего человеческого в общепринятых понятиях. У каждого своя вселенная, каждый живет только собой, делает то, что нужно только ему. Тогда цивилизации не нужно бояться никаких напастей. За гибелью одного существа-вселенной останутся тысячи, миллионы, миллиарды других. Но для этого необходимо уничтожить то, что создано тухлой проворовавшейся цивилизацией, уничтожить, не жалея ни сил, ни средств, во имя грядущего!
Сирота мог так говорить часами. Он становился пьяным от своих речей и доводил до такого же исступления своих слушателей, которые по вечерам собирались на площади. Взвинченная толпа громила все, что еще оставалось более или менее целым, крушила, так сказать, цивилизацию. На улицах рвались гранаты, трещали очереди. Потом уставшие цивилизаторы пили пиво и уходили в себя, завалившись в мусор какого-нибудь грязного закутка. Создавали свою вселенную. А Сирота вновь исчезал.
— Детишки, озорники, — так высказался о цивилизаторах президент в одной из телевизионных передач. — Повода для беспокойства нет: молодежь развлекается. А то, что их развлечения непонятны для нас, стариков, — это не удивительно: так всегда было. Баловники, что с них взять?
А эти «баловники» сжигают ракетами междугородний лайнер и гоняют пулеметами людей по дороге…
Кстати, откуда у них столько современного оружия, откуда у них вертолеты и куда смотрит полиция? Ах да, полиция благочинно пьет пиво и жалуется на жару. А пиво получает от тех же цивилизаторов. Воистину, шизуха косит наши ряды.
Так что же из этого следует? А из этого следует, что эти бандиты кому-то нужны. Вертолеты за здорово живешь с неба не падают. А их, ко всему прочему, заправлять надо, вооружать. И ведь не напишешь обо всем этом, думал Новак. Себе дороже. Обо всем этом лучше промолчать. Лучше уж что-нибудь про Луну. Как Кэсейла. Новак усмехнулся: дался ему этот Кэсейла!
«Одно непонятно, — размышлял Новак. — Все побито, порушено, а вон там, за водонапорной башней, чуть-чуть на отшибе стоит чистенькая, скромненькая вилла, и ведь не трогает ее никто. Сирота, когда услышал про нее, только усмехнулся, да и остальные, кого ни спросишь, молчат. Не здесь ли собака зарыта?»
Новак шел по ночной улице. Из темноты доносились обрывки музыки, кто-то яростно ругался, под ногами звякали пустые банки. Одна вылетела из ближайшего окна и шмякнулась у ног Новака. Впрочем, это была не банка, а пустой автоматный рожок. В коттедже заспорили, послышалась сочная оплеуха и масляно-глухой лязг металла. Так передергивают затвор. Новак поспешил прочь.
И тут он заметил, что ночь сегодня непривычная. Вместо густой с горелым запахом темени, вдоль улицы разливалось серебристо-голубоватое сияние. Новак запрокинул голову и рассмеялся. Взошла пропавшая Луна.
Среди ночи Новака разбудил грохот выстрелов. «Стойбище, — подумал он, еще не проснувшись. — Опять Сирота довел толпу до экстаза!»
Рядом сильно грохнуло. По глазам резануло вспышкой, стены дрогнули, с потолка посыпался мусор. Нет, пора убираться отсюда! Новак вскочил, помотал головой, избавляясь от звона в ушах и — спал он одетым — выпрыгнул в окно. Поскользнувшись на банках, он выругался и попытался определить, в какой стороне стоит его электроль. Кругом грохотало.
Пробежав несколько шагов, репортер споткнулся о кучу земли и кубарем скатился в теплую воронку. Тотчас над ухом оглушительно забухал пулемет, кто-то зло скрипел зубами, рычал, часто и больно толкая Новака в бок чем-то твердым. Он отодвинулся и увидел яркие вспышки, срывающиеся со стволов «спарки», нити трассирующих пуль, уходящие вдоль улицы, и страшный оскал на лице стрелявшего. Сбоку, за коттеджем дико закричали, ахнуло несколько взрывов, строение зашевелилось, и сквозь него поползло бесформенное, лязгающее. Оно отхаркивалось короткими очередями, по звуку, из тяжелого пулемета. Потом вверху застрекотало, прошипело, коттедж и чудовище, оказавшееся легким танком, запылали как солома, а вверху, на месте невидимого вертолета вдруг запузырилось огненное облако…
Новак не помнил, как он оказался на окраине. Ему кричали, в него стреляли, на него сыпались сверху горящие ошметки. Один раз близким взрывом его садануло о стену и он вообще перестал соображать. Очнулся Новак только в глухом переулке, куда еще не дошла или где уже кончилась эта сумасшедшая карусель.
«Нет, это не Сирота, — подумал Новак, — у Сироты нет танков. Тогда кто? А-а, не все ли равно!.. Где же машина?»
В переулке было светло, и свет был неровный, бегающий: в нескольких кварталах от него полыхала чистенькая вилла. Там что-то рвалось, в ночное небо вместе с клубами багрово-черного дыма уносились ослепительно-белые смерчи. Ну вот, и до нее очередь дошла, усмехнулся Новак, а то все не хватало завершенности…
И тут он наткнулся на свой электроль. Совершенно целый, он стоял меж развалин, и только куски земли на капоте говорили о близком взрыве.
