Когда шла война, Сталин придавал награждениям за проявленные мужество и героизм большое значение. Чтобы оперативнее осуществлять этот процесс, широкие полномочия получили командующие фронтами, их военные советы, которые могли самостоятельно определять уровень персональной награды, до ордена Красного Знамени включительно.
Ордена Ленина и Золотые Звезды Сталин распределял сам. Конечно, потом это формально закреплялось Калининским указом, но без визы вождя Михаил Иванович и шагу самостоятельно сделать не мог.
Справедливости ради надо сказать, что к собственным регалиям вождь был индефферентен. Как, впрочем, его бывший союзник Гитлер, вообще не имевший никаких наград, кроме Железного Креста, полученного в Первую мировую войну. Товарищу Сталину вполне хватало чувства внутреннего величия, непоколебимой уверенности в себе, воспитанной в душе Иосифа Джугашвили, вращенным в его сознание неуклонным вознесением образа товарища Сталина на вершину пирамиды. У подножия стоял «альтер эго» вождя и любовался собственным идолом в одиночестве.
«Товарищ Сталин — скромный человек, — гипнотически повторял Иосиф Джугашвили, молитвенно заводя глаза в экстатическом внутреннем восторге, — товарищ Сталин не нуждается в наградах, товарищ Сталин велик уже тем, что он Сталин…»
Вождь тщательно хранил и порой перечитывал письмо к нему некоего Баженова, который, желая лично отметить заслуги Генерального секретаря, в 1933 году прислал Сталину один из двух собственных орденов.
Это обстоятельство грело Сталина. Но еще больше нравился вождю его собственный ответ дарителю.
«Уважаемый тов. И. Н. Баженов!
Письмо Ваше о переуступке мне второго Вашего ордена в награду за мою работу — получил.
Очень благодарен Вам за теплое слово и товарищеский подарок. Я знаю, что Вы лишаете себя в пользу меня, и ценю Ваши чувства.
Тем не менее, я не могу принять Ваш второй орден. Не могу и не должен принять не только потому, что он может принадлежать только Вам, так как только Вы заслужили его, но и потому, что я и так достаточно награжден вниманием товарищей и — стало быть — не имею права грабить Вас.
Ордена созданы не для тех, которые и так известны, а главным образом, для тех людей-героев, которые мало известны и которых надо сделать известными всем.
Кроме того, должен Вам сказать, что у меня уже есть два ордена. Это больше чем нужно, уверяю Вас.
С ком. приветом
И. Сталин.P. S. Возвращаю орден по принадлежности.
И. Сталин.16 февраля 1933 года».
Это весьма поучительное для всех времен и народов письмо, в котором я позволил сделать собственную разрядку, еще раз подтверждает, какой сложной личностью был Сталин. Но делать вывод по нему о том, что вождю была присуща некая скромность, было бы несправедливо, здесь явление иного порядка.
Еще роясь в чреве бронетранспортера, куда писатель проник через боковую дверцу, задний вход был смят ударившей их на шоссе третьей машиной, во время поисков какого-либо съестного припаса, Станислав Гагарин услышал неясный шум снаружи.
Но шум был чутошный, внимания писателя не привлек, а тут отыскался вдруг вещевой мешок, сидор, ежели по-солдатски, в котором обнаружились две плоские банки без этикеток, наверно, с сардинами, и две таких же продолговатых, цилиндрообразных. «Тушенка», — решил сочинитель.
Была в мешке буханка белого хлеба и сливочное масло в круглой коробочке.
Когда, завязав сидор, Станислав Гагарин вышел из бронетранспортера и обогнул его, чтобы направиться к костру, до него было метров двести, то увидел в посветлевшей уже ночи силуэты двух машин, удаляющихся прочь и насмешливо мигающих красными огоньками.
И тогда он с горькой неизбежностью, не видя еще того, что произошло на их вынужденном привале, вдруг пронзительно ощутил, что Сталина у костра нет.
Писатель отшвырнул сидор, сорвал с шеи автомат, он с ним не расставался с той минуты, когда взял в руки и направил на рыжебородого боевика-ломехузу, передернул затвор и, не целясь, выпустил вслед автомобилям половину магазина.
Длинная очередь успокоила его и привела в чувство.
«Кто его похитил? — подумал Станислав Гагарин. — Какие еще новые силы вмешались в события?»
Уже значительно рассвело. Доносился ровный шум Терека.
«Куда податься? — размышлял писатель. — Вообще-то, здесь мои родные места… Но сколько лет я не был в этих краях! Двинуть в Моздок?? Там Володя Стоянов, первый секретарь райкома, умница, хороший человек. Вот я и спрошу хорошего человека: не провозили через твой город неизвестные лица товарища Сталина… Смехота! Глупые шутки, — решит Владимир Антонович и только из природного такта и вежливости не покрутит пальцем у виска. Но и оставаться нет смысла…»
Он поднял с земли вещевой мешок, накинул лямки на плечи и задумался над проблемой: куда девать автомат.
Жалко расставаться с оружием, но и сохранять его при себе опасно. Когда действуют подобные силы — что такое пукалка-тарахтелка с полупустым магазином? А вот взять на цугундер за это самое огнестрельное — нет проблем. Возьмут прямо из яйца и не спросят, в каком ты Союзе писателей — СССР или РСФСР, как спрашивали его на встречах избиратели — результат поклепов на российский пленум. На этот раз у мужика с автоматом про членство спрашивать не будут. А то и шлепнут из-за угла, так безопаснее, нежели обезоруживать подозрительного типа.
— Игрушку надо оставить, — вслух сказал писатель и оглянулся: не слышит ли его кто-нибудь. — А фули делать? Как говорили древние: Roma lccuta, causa finita! Рим высказался, дело закончено.
Надежно упрятав укороченный автомат, это был десантный вариант Калашникова, из такого Станиславу Гагарину приходилось стрелять на одной из застав Выборгского погранотряда, писатель прихватил мешок со съестными припасами, авось, пригодятся, вскинул сидор на плечо и вышел к дороге. Она была явно не основной, но именно по ней умчались те, кто похитил или увез добровольно согласившегося на это вождя.
Эта дорога вывела его на асфальтированный большак, по которому в тот момент, когда Станислав приблизился к нему, промчался рейсовый «Икарус».
«Так я в два счета куда-нибудь доберусь», — подумал путник.
Но куда ему надлежит добираться? — помыслил он. Неизвестно кто и почему умыкнул Сталина. Возможно, он и сам уехал с похитителями, и вовсе не крали они вождя, товарищ Сталин сам, так сказать, изъявил… И где сейчас находится — тайна за семью печатями. Наверно, Станиславу Гагарину надлежит сорвать печати, к этому и призвали его Зодчие Мира, только с чего же ему начинать? Во всяком случае, писатель поступает в соответствии с присущей ему манерой — действовать в любом случае. Недаром Станислав Семенович так любил повторять слова Иммануила Канта: если у тебя нет никаких сведений по поводу происходящего, сделай собственное предположение, и тогда действуй исходя из этого предположения.
