Серьезно?
Но мне не нравится, что я такая… Почему я так реагирую? И ответила сама себе: «Потому что ты, Василиса, животное. И решила конкурировать за внимание шефа с другой красивой самкой, вот и обрадовалась ее провалу, глупышка». Вот так себе честно ответила. Да. Ведь с честности все начинается.
В таких реакциях нет ничего плохого. Мы же все человеки. Любить себя даже гадкой — вот это задача! И все же… Что-то внутри все равно никак не хотело успокаиваться. Ответов этому «Что-то» было совсем недостаточно. А что тогда «Это» хотело внутри меня?
Оно хотело больше не испытывать подобные чувства. Ни злорадство, ни стыд. И как этого добиться? Я лихорадочно думала.
Всё токсичное отравляет внутри, заставляет нервничать, даже болеть, не говоря о последствиях в виде ненужных событий. Это не о любви к себе. Совсем не о любви. И как найти ответ?
На минуточку стать «Ириной»? Попробовать понять, почему она это сделала? Так?
Да, я бы так себя не повела, еще и напоказ! Она сама несет ответственность за свое поведение. Думать надо, что делаешь. Но, если бы я так себя повела и так прилетело от шефа… Мне было бы неприятно.
Но почему я так себя повела бы чисто гипотетически? И злорадство сменилось сочувствием. Нет, жалости не было. Ирина получила то, что получила. Сочувствие пришло в другом: Ирина Мелких страдала. Она была несчастной. Она очень хотела эмоций, любви, пусть даже будучи замужем (кто я такая судить?), но по каким-то причинам не имела их в жизни. Вот в Бурова, наверное, влюбилась, но не получила желаемого. Радоваться чужим страданиям мне уже не хотелось, и злорадство пропало совсем. Откуда ему теперь взяться?
Совещание закончилось после того, как я рассказала Бурову о разговоре с Алией. Михаил выслушал, а потом добавил, прежде чем уйти в свой кабинет:
— Через пятнадцать минут должна прийти Климова. Подруга Алии. Она захочет узнать о том, как продвигаются наши дела. Поговори с ней. Если она хочет помочь подруге, пусть подыщет ей работенку. Такую, чтоб не мешала. А как найдет, пусть сначала сообщит нам.
— А она найдет?
— Главное, посеять зерно идеи, Василиса. А затем подождать. Вселенная знает, что делать.
Коллеги вскоре разошлись по рабочим местам, я осталась наедине с Елизаветой Андреевной. Та уже мысленно потирала руки от удовольствия всучить мне кипу бумаг, что лежали у нее на столе для того, чтобы их перебрать и разложить по черным папкам.
Отчеты о проделанной работе Буров предпочитал видеть в печатном и письменном виде. Иногда письмена приходилось переносить в электронный вид, и делала это Андреевна. Каждое дело подшивалось отдельно. Все подробности отражались сотрудниками, вся хронология, наблюдения, выводы. Даже у меня уже лежали заготовки по недавним событиям. Спасибо Алене, предупредила. Вспоминать позже будет гораздо труднее, гораздо легче все делать по свежим следам. Пока составляешь отчет, и мысли заодно упорядочиваются, видны промахи и сильные места, находится быстрее решение.
— Отчеты разбирать некогда. Мне нужно писать свои. — Я пошла на опережение. — За пятницу и за субботу.
— Отвратительный из тебя получится секретарь, — ехидно отметила Пивнова мое нежелание вмешиваться в бюрократию. — Ох, как Бурову повезет. Как повезет.
— Это отчего же?
— Страшно ленивый будет у него секретарь. И медлительный.
Нападки Елизаветы Андреевны сейчас веселили меня больше, чем раздражали. Они характеризовали ее, но никак не меня. Показывали ее истинную натуру, высветляя все темные стороны. Хорошо, когда знаешь, с кем приходится иметь дело, видишь человека без прикрас. Тогда не будет лишних иллюзий, а, значит, и разочарований в последующем. Слова Бурова об искренности и честности заиграли и приобрели бо́льшую важность, чем я себе представляла. Как же все-таки проще живется, когда видишь людей без масок, и когда знают, чего ждать от тебя.
— А вы лучше всех секретарей вместе взятых, да? — иронично спросила я, надеясь на честный ответ.
— Представь себе. Гораздо лучше. Но еще быстрее ты вылетишь отсюда за свои инициативы, и это будет вполне справедливым. А то в Париж она собралась. С Буровым! Только на нее посмотрите!
Елизавета Андреевна била по всем фронтам в надежде меня зацепить. Хоть где-то, хоть в чем-то, хоть как-то. Она искала любую возможность причинить мне боль, увидеть в глазах досаду. Так она пыталась излить свою боль, ведь это её что-то тревожило. Я догадывалась, что именно, но оставалось проверить. Ни один человек, находясь в спокойном и радостном состоянии духа, не захочет обижать других. Ему это просто не нужно. Не нужно самоутверждаться, что-то доказывать, пытаться понравиться. Для меня это было всегда как дважды два. Отсюда и сделала выводы.
— Подумаешь, Париж. — Я пожала плечами. — Вот откуда в вас столько злости?
— Тебе-то какое дело?
— Да никакого дела мне нет до вас, если честно, — спокойно парировала я. — Просто думаю, что вы увольняться не хотите. Вот и пытаетесь меня уколоть, ищете, где вставить палки в колеса. Завидуете моему положению, а с собой что делать — не знаете.
— Что за чепуха! Что ты несешь?
— Может, и чепуха. А, может, вы себе в этом не хотите признаться.
— Пиши-ка свои отчеты и ко мне не лезь. Умная какая нашлась.
Бинго. Уходом от дальнейшей дискуссии Андреевна в очередной раз проиграла и теперь только и мечтала о том, чтобы от меня отстать. Ну, или чтобы я отстала от нее. Умность моя ей не нравится. Ха! Как бы не так. Дело вовсе не в умности, а в очередном подтверждении, что людям не нравится правда. Ну, не могут они себе честно признаться в том, что их отравляет.
Противоречивые чувства Елизаветы Андреевны выплескивались на поверхность из глубины ее души, я это видела четко, как и то, что мои слова ее наверняка расстроили. На семьдесят процентов из ста. Будет теперь переживать, обдумывать то, что услышала. Осознает ли, где причина?
И вдруг я замерла. Это что я сейчас тут подумала? Как определила проценты?
Срочно надо узнать, насколько могу быть права. У Репнина есть программы, он может посмотреть эмоции любого из нас, не обязательно быть тут клиентом. И если вдруг я права, то… где гарантия, что в следующий раз получится определить подобный процент без ошибок? Настроение сначала взлетело — и сразу рухнуло под гнетом сомнений. И все же…
Бросив дела, я кинулась в кабинет к Глебу.
Неприятные открытия, которые все усложнили
Вечерело. Макс сидел в машине на общей стоянке аэропорта напротив служебного входа в здание. Этим входом пользовались
