А я никогда не смирюсь. Потому что есть одна очевидная вещь, о которой я ни разу за три года толком не задумалась. Потому что я оставила по ту сторону Рая не просто сводного брата и коллегу. Я потеряла единственных людей, которые были для меня всем. И прежде всего Олежку. Он был мне больше, чем просто друг, неважно, знал он об этом, или нет. И потеря Олега страшнее всего, потому что я была уверена — брат примет меня любую. А Олег нет. Извеков отнял у меня Олега навсегда. Этого я ему никогда не прощу…
Странный хруст, прозвучавший совсем рядом со мной, вытащил меня из небытия. Я сначала ничего не заметила, но Извеков, прервав свою речь, бросился ко мне с воплем негодования:
— Что же ты делаешь?!! — и, схватив меня за руки, развел их в стороны.
Пальцы левой руки мотанулись и обвисли на кисти, обломанные у основания суставов. Я в испуге отдернула руку. Пальцы беспомощно подпрыгнули, как вставленные в пустую перчатку карандашики.
— Разве же так можно?! О чем ты думала? Опять о них?
Я в ужасе кивнула, глядя на свои пальцы.
— С тобой сложнее, чем я думал. Ты покалечишь себя, и мне придется тебя переселять, прежде, чем я закончу проработку аналогов, а я, честно говоря, практически ее не начинал… — посетовал Валерий. — Что мне теперь с тобой делать?.. Знаешь что, сегодня ночью я возьму тебя с собой в город…
— В собачьем виде?!
— Не сопротивляйся. Если не хочешь бегать со стаей, можем навестить кое-какие места вдвоем. Поверь мне, тебе будет легче. И не смей больше так уходить в себя, иначе твое невольное членовредительство сделает твое тело непригодным для передвижения.
— И тебе придется отправить меня в другую реальность?
— Да, но я не хочу с этим спешить. Постепенно мы соберем три личности, в том числе и твою, в одно цельное сознание.
— А без тела нельзя собрать?
Валерий назидательно поднял руку:
— Нельзя! Вот ты, например. Даже треть сознания без телесной оболочки испытывает шок за шоком. Сознание не может жить без тела, оно задавит само себя, не выдержит собственного саморазрушительного воздействия…
— А как же такие, как ты? Ведь ты смертен?
— Да. Если я умру, то попытаюсь сам сделать себя зомби. И если избегать серебра, можно жить вечно, соблюдая меру в эмоциях. Правда, это возможно только здесь.
— Почему?
— Потому что все, что касается зомби-оборотней, я могу проделывать только вблизи и внутри Рая. Все это возможно только вблизи скопления множества дверей.
Я ничего не поняла, но постаралась это запомнить на будущее.
— Ну а если тебя переедет автомобиль где-нибудь далеко отсюда? Или я задушу тебя электропроводом, расчленю, оболью кислотой и подожгу?
Валерий замешкался. Похоже, такую возможность он никогда не рассматривал.
— Вряд ли тебе это удастся.
Я не стала спорить. Секундой позже он ответил:
— Предполагаю, что и тогда сознание будет знать, как сберечь само себя. А вот как, не знаю. В мирах нет мест, где жили бы бестелесные души. Я же объяснил тебе уже, что это невозможно.
— Или же ты не нашел такого дивного места. То говоришь, что цельное сознание не может жить без тела, то уверяешь, что оно бессмертно. Подработай-ка собственные теории.
Валерий недоверчиво посмотрел на меня, потом сморщился, заставил себя улыбнуться и перевел разговор на другое:
— Давай попробуем осуществить маленькое превращение. Это не больно, но тебе лучше закрыть глаза, потому что смотреть на процесс не слишком приятно. Куда более привлекательно выглядит начало и конец.
Я закрыла глаза. Руки Валерия расстегнули на мне застежку комбинезона.
— Сними это, чтобы потом не барахтаться в тряпках.
Я послушалась его. Было слышно, как рядом шуршит тканью Валерий. Вдруг, без всякого предупреждения, я на несколько секунд ощутила свое тело, потому что каждая клеточка его, казалось, стала вибрировать. Вибрация прекратилась, и я снова перестала чувствовать себя.
— Р-р-р! — послышалось рядом со мной.
«Что?» — Я попыталась задать вопрос, но чьи-то, возможно, мои голосовые связки издали короткое рычание. «Все», — прозвучал в моей голове телепатический ответ Валерия.
Я открыла глаза. Да-а, снизу комната выглядела несколько по-другому. Подо мной внизу на ворсистом ковре стояли две лохматые рыжие лапы. Чьи бы это? Оказалось — мои. Я попробовала, и они подчинились моим внутренним командам. Они слушались меня точно так же, как и мертвое тело.
Рядом со мной стоял серый ротвейлер с голубыми глазами. Из полуоткрытой пасти миролюбиво свисал подрагивающий язык, а черные губы пса, казалось, изображали улыбку.
— Рр-р! — буркнул ротвейлер и, мотнув головой, побежал в ванную комнату. Я побежала за ним, забавляясь новыми впечатлениями от непривычной оболочки. Ротвейлер подбежал к зеркалу, явно предлагая мне посмотреть на себя.
А, в конце концов, что за разница, быть мертвым человеком или мертвой собакой? И так, и сяк, все пути назад отрезаны.
Я подошла к зеркалу. Песик был, и вправду, ничего. Блестящая шелковистая рыжая шерсть, лохматые ноги и живот, гладкая стриженая — вот только неизвестно, кем и когда! — спина и длинные лохматые уши. Да, все было бы ничего. Но у коккер-спаниэля были человеческие темно-серые с желтыми искорками глаза.
Уже было довольно поздно, но Извекова все не было. Я терпеливо ждала его, стоя на стеклянной галерее около входа на главный эскалатор. По переплетениям лент двигались самые разнообразные люди. В одиночку, парами, изредка по трое, более многочисленных компаний не встречалось. Люди не сходились друг с другом в этих стенах. Они приходили сюда уже сбившись в малочисленные компании заговорщиков и не заводили здесь новых знакомств. Возможно, потому что этого им просто не хотелось. Как не хотелось этого мне. Хотя, конечно, в большинстве своем это были обычные, нормальные живые люди, даже если на них была нелепая одежда, а в сезон и мягкие удобные мокасины. Но я уже не была человеком. До такой степени, что даже грубо зашитые раны и укусы, выставленные на обозрение, не волновали меня. Мне было абсолютно все равно, кто и как на меня посмотрит. Практически ничем я не была уже похожа на Екатерину. И ничего от той жизни у меня не оставалось, кроме обтянутого бархатом серебряного браслета. Подгоняя его к своей руке, я зажала его на запястье внахлест, чтобы не потерять, и снимала только когда Валерий впихивал меня в собачью шкуру и водил за собой по окрестностям Сылве.
— Привет! — раздался за моей спиной натянуто-вежливый голос Марины.
Почти неделю после той сцены, когда я сделала вид, что хочу на нее напасть, она не подходила ко мне ближе, чем на десять метров. И только потом постепенно стала со мной разговаривать. Разговоры ее меня совершенно не интересовали, я даже не могла припомнить, о чем она болтала. Было только ясно, что ее не волнует судьба ее несчастного мужа. Она жила в Раю чем-то совсем другим. Она имела какие-то другие цели, но вникать в них мне не хотелось. Она была живой женщиной. А это значит, что у меня с ней не могло быть ничего общего.
