— Народ ценит, — тонко улыбнулся Старик. — Но по сравнению с вами я букашка, товарищ Сталин.
— По сравнению со мною все остальные диктаторы и тираны — букашки, — без тени самодовольства заметил вождь. — А вы даже и не букашка, а всего-навсего амеба. Или скорее вирус… Но опасный.
— Да уж, — согласился Старик. — Мы в состоянии сделать многое. Сотни миллиардов рублей, вложенных в дело, пусть и подпольно, это вам не бык начихал. Но в этом и загвоздка. Подполье! Нам осточертело находиться в нем.
— Понимаю, — Сталин повел рукою с зажатой в ней трубкой, разгоняя сизые клубы дыма, выпущенные им в этот момент, когда лидер теневой экономики толковал про миллиарды. — Вам хочется явить соотечественникам собственное могущество, а для этого нужна не тайная, а явная власть… А кем вы считаете меня?
— Тем, кем вы есть, — быстро ответил Головко-Старик. — Вы наш вождь и учитель. Великий товарищ Сталин.
Когда он произносил эту фразу, Иосиф Виссарионович испытующе глянул на супермафиози, но иронии или какой-либо усмешки не заметил. Хозяин говорил вполне серьезно.
— Но ведь Сталин умер тридцать семь лет назад! — воскликнул вождь.
— Верно, — кивнул Старик, — и я из Одессы, где учился тогда в университете, рванул на ваши похороны, Иосиф Виссарионович. К счастью, в Брянске меня сняли с поезда, ехал без билета… Могли ведь и задавить где-нибудь на Трубной площади. Да… И сейчас не знаю, каким образом товарищ Сталин воскрес. Я — практик, мистицизма не приемлю. Но помимо политэкономии относительно глубоко изучал философию и хорошо помню завет Канта: если не знаешь ничего о некоем явлении, а тебе необходимо действовать, выскажи предположение и действуй исходя из него.
— Неплохой принцип, — заметил вождь. — Крепкий философ, этот кенигсбержец. Жаль, что у нас в Отечестве учение Иммануила Канта никогда не было предметом политической моды. Неплохо бы усвоить его, понимаешь, этику нашим аппаратчикам-функционерам, бюрократам и разнокалиберным жуликам. Вы-то сами про кантовский категорический императив слыхали?
— Поступай так, как хочешь, чтоб по отношению к тебе поступали другие? — спросил Старик. — Как же, как же… Но это, увы, чуждый мне принцип. Ведь исходя из него невозможно отнимать у людей их деньги. А мне нужны именно деньги, много денег, очень много! Ибо только они дают власть!
— Вы примитивный пошляк, гражданин Головко, — поморщился Сталин. — Но я готов выслушать то, о чем собрались мне рассказать…
— Предложить, — вежливо уточнил Старик.
«А что, — подумал вождь, — это идея… Не использовать ли нам этих бандитов в борьбе против ломехузов? Сегодня ночью они уже погрызли друг другу глотки. Пусть грызут и дальше».
— Говорите, — сказал он.
«Действительно, — размышлял Иосиф Виссарионович, — в нашем стремлении защитить землян от Конструкторов Зла годятся и эти доморощенные крестные отцы. По принципу — клин клином… Не ахти, правда, нравственный метод-путь, вовсе не по душе мне толковать с моральными уродами, но столкнуть лбами тех и других в интересах соотечественников сам, как говаривали в старину, Бог велел. Поджигают ведь лес с другой стороны и направляют в сторону огненной, понимаешь, опасности, чтобы искусственно созданное пламя пожрало вызванное стихией. Да, пусть они пожирают друг друга!»
— Не будем больше говорить о том, что вы покинули нас тридцать семь лет назад, — говорил тем временем Старик. — Товарищ Сталин сегодня существует, это очевидная реальность, неважно — кем или чем она вызвана и по какому поводу возникла. А поскольку я рационалист, то предлагаю вам, товарищ Сталин, объединиться с целью захвата власти. Сначала в этой стране, а затем и в международном масштабе!
«А ведь я поначалу подумал, что ты неглупый человек, доцент Головко, коль сумел подчинить себе теневую экономику и нахапать миллиарды…»
Вождь внутренне усмехнулся. Как ему надоели эти заморские и доморощенные диктаторы и тираны! И что делается с людьми…
А все от недостатка образования, от непросвещенного ума, от того что никак землянам не постичь логики истории, не освоить диалектического метода. Не овладев последним, он и сам такого наворотил, что в пору лишь Зодчим Мира исправить его художества да и то лишь в целой череде поколений.
— У нас есть деньги, у вас — имидж, понятный для большинства образ народного, пусть и сурового, но вполне надежного лидера, колоссальный опыт и слава, пусть порою и со знаком минус. Но это даже сильнее действует на толпу, — разглагольствовал, заметно увлекаясь собственными словами, Старик. — Ситуация сейчас такова, что только вы, объявив о возвращении к власти, сможете взять нас, подпольных миллионеров, с собой, никому ничего не объясняя. Вожди не обязаны раскрывать тайну руководства толпой! Мы займем вокруг вас достойное место.
Ведь среди тех, на кого я опираюсь, есть прекрасные организаторы производства, которых ОБХСС пренебрежительно зовет цеховиками, есть экономисты, крепкие администраторы, толковые идеологи, профессионалы в области социальной психологии. На Организацию работают через сеть подставных агентов, порой не подозревая об этом, академики и прокуроры, киношники и публицисты, чиновники из Госплана и народные депутаты. Мы — реальная сила, товарищ Сталин. Но истинное могущество обретем только вместе с вами!
«Разумеется, они сумеют, мафия и ломехузы, нанести друг другу реальный ущерб, — уже принял окончательное решение вождь. — Надо как следует подзадорить Сидора… как его? — словом, доцента — и вперед! Столкнуть лбами мафию и ломехузов — истинно, понимаешь, диалектическая идея. Минус на минус… Зло, поражающее Зло, может принести пользу Добру. И даже тот, другой Старик, которого на Звезде Барнарда зовем мы и до того в земной жизни называли Ильичом, не осудит меня, как не осуждал, а благословлял меня и бедолагу Камо на организацию, понимаешь, и проведение эксов, экспроприации у буржуазии и власти нажитого ими, а ежели говорить попросту, то на устройство бандитских налетов и грабежей».
Это был самый что ни на есть рядовой муравей, по назначению солдат, с рождения и до смерти обязанный верно служить коллективу, а вместе с ним до единого муравья ея Величеству Матери Рода, сложному, хорошо организованному бытию, которое и предопределяло происходящее в этом средних размеров муравейнике, расположенном в одном из сохранившихся пока лесов Великороссии.
