– С детьми?
Доктор горько усмехнулся:
– При чем тут дети? С родителями. С матерями. Матери бьются в истерике. Были попытки суицида.
Годунов помолчал и спросил:
– Как вы живете со всем этим?
– Неправильный вопрос, – хладнокровно возразил Смирнов. – Я, знаете ли, свое отжил. Повидал всякое. Между прочим, я не намного младше Миши Пушкова-Рыльцева. С вашей точки зрения, мы с ним почти ровесники. Правильнее будет спросить, как ВЫ будете жить со всем этим.
– Надо ехать, – хрипло произнес Савелий и заставил себя встать.
– Я не должен был вам ничего показывать, – сказал доктор.
Гарри Годунов цинично подмигнул:
– А мы ничего не видели. Мы поговорили насчет исчезновения старика. Пять минут. Потом вы нас выпроводили. Жаль, что вы ничего не знаете о судьбе Михаила Евграфовича.
Доктор кашлянул.
– Может быть, – негромко произнес он, – вам следует проверить последние рейсы на Луну. Дешевые туры, эконом-класс.
– Бинго, – сверкнув глазами, выдохнул Годунов. – Я обязан был догадаться. Что скажешь, Герц?
– К черту, – ответил Савелий. – Мне уже наплевать. Пора ехать, Гарри. Я должен ехать. Срочно.
– Ты никому ничего не должен, – спокойно заметил Годунов. – Но я тебя понимаю. Поедем.
– Ты жрала? Жрала или нет?
– Не кричи.
– Говори!!! – заорал Савелий.
– Да. Но ведь и ты тоже…
– Замолчи!
Варвара подняла к нему опухшее от слез лицо.
– Не кричи. Пожалуйста.
– Какой номер?!
– Что?
– Какую возгонку?
– Шестую, – обреченно пробормотала Варвара. – Или седьмую. Пятую, девятую, восьмую… Не помню.
Она сидела, обхватив руками колени, подсвеченная рубиновым и золотистым. Свет шел снаружи: за огромным окном спальни висела в вечернем небе огромная трехмерная инсталляция, облачная сфера с рекламой воды «Байкал-дабл-эктра-премиум».
Плясали, дрожали, мигали циклопические буквы:
ПОБЕДИ СУДЬБУ. ПОБЕДИ ВСЕХ. ПОБЕДИ ЖАЖДУ.
– Вспоминай, – произнес Савелий. – Пожалуйста. Какой номер? Пятый? Или все-таки шестой?
– Какой был, такой и брала.
– Где брала?
– Это не имеет значения.
– Говори, где?! Где брала?!
– Послушай, зачем…
– Говори!!!
– У Маши.
– А где брала Маша?
– Не знаю.
– Зато я знаю. У Маши есть «друг». И ты покупала мякоть у «друга» Маши. Угадал?
– Да, – сказала Варвара.
Савелий задрожал и прохрипел:
– Отлично. Можно было и не спрашивать. Я уничтожу эту суку. И ее «друга».
– Прекрати! – выкрикнула Варвара, вдруг вскакивая с постели. Савелий отпрянул и едва не опрокинул стул. Минуту назад он хотел разбить этот стул об стену – удержался с трудом.
Варвара, неприятно скривившись, толкнула его в грудь.
– Смотрите, какой! Поборник морали! А ты? Сколько лет ты сам жрал эту дрянь? Десять? Пятнадцать? Сколько денег спустил на нее? Сколько тысяч таблеток проглотил? Кто ты такой, чтобы сейчас упрекать меня?
– Я? – спросил Савелий. – Кто я такой? Я – мужчина. Мужчины всегда травят себя всяким дерьмом. Они без этого не могут. Так было всегда. Водка. Наркотики. Мякоть стебля. Не путай одно и другое. Не сравнивай себя и меня. Мужчина не умеет без допинга. Какая-то отрава всегда нужна…
– Зачем? – с презрением осведомилась Варвара.
– Не знаю. Но так было, и так будет. Если не мякоть, то водка. А ты – женщина, чистое существо, зачем тебе допинг?
Он вдруг обессилел. Стул оказался очень кстати.
– Ты, – почти прошептала Варвара, – не хуже меня знаешь, что траву жрут все. Ты. Я. Маша. Ее «друг»… – Савелий сделал протестующий жест, но жена повысила голос: – Все! Кто-то – постоянно. Кто-то – время от времени. Кто-то врет, что не жрет, а сам жрет больше остальных. Кто-то просто молчит. И жрет тихо, ни с кем ничего не обсуждая. Делая вид, что он чистый. Таких большинство… Все сосут воду, все ругаются из-за солнца… Никто не виноват, Савелий.
– Всегда кто-то виноват! – крикнул Герц, опять вскакивая и сжимая кулаки. – Я виноват! Ты виновата! Все виноваты!
– Ее жрет вся Москва. Уже сорок лет.
– Не вся, – горячо сказал Савелий. – Гарри Годунов не жрет. Раньше жрал, потом перестал. И Гоша Деготь не жрал… И доктор Смирнов. Они смогли, а мы – нет.
– И где теперь твой Гоша?
– Не знаю. Но Годунов…
– Годунов, – отчеканила Варвара, – подзаборная пьянь. Лучше жрать траву, чем быть таким, как Годунов.
– Вот, значит, как, – сказал Савелий.
– Да. Так. Лучше рожать зеленых человечков, чем вообще никого не рожать.
– Человечков? – переспросил Савелий, глядя в лицо жене. – А с чего ты взяла, что родишь человечка? Ты родишь растение. Маленький стебелек. Как только перережут пуповину, новорожденный забудет о твоем существовании…
Глаза Варвары стали злыми.
– Мне все равно. Стебелек, растение, кто угодно. Это мой ребенок. Какой он родится – такой он и будет.
– Наш, – негромко произнес Герц.
– Что?
– Наш ребенок.
– Наконец ты это сказал.
– А ты думала, не скажу?
– Я не думала. Я боялась.
– Не бойся. Ты и он – это все, что у меня есть.
– Но ты тоже боишься. Я вижу.
– Как только он родится, у нас его отберут.
– Я не отдам.
– Они объявят, что он опасен.
– Мне все равно.
– Они скажут, что он – мутант!
– Пусть говорят, что хотят. Я не отдам его. Я сделаю все. Сама стану мутантом. Растением. Травой, мхом, лишайником – мне все равно.
Она произносила фразы столь спокойно, что Савелий устыдился своей недавней истерики, своего отчаяния, своих дрожащих коленей. Его мучила жажда, но ощущение пересохшей гортани сейчас казалось ему отвратительным. Вода требовалась не самому Савелию Герцу, но растению, пустившему корни внутри Савелия Герца. Пить хотела его часть, уже не желающая быть человеком.
Человеком быть сложно, от этого устаешь.
– Может быть, все обойдется, – неуверенно произнес он. – Сколько дураков жрут седьмую возгонку? Полмиллиона? Миллион? А зеленых детей – всего несколько сотен. Значит, они родятся не от каждого, кто ест очищенный концентрат. У нас есть шанс. Мы не заслужили…
– Перестань, – одернула его Варвара. – Теперь это не важно. Нам надо успокоиться…
– Согласен! – с энтузиазмом воскликнул Герц, хорошо понимая, что не сможет успокоиться. – И вообще, мы слишком мало знаем. Незачем спешить с выводами, правда? Я должен опять поехать к этому доктору. И все выяснить. Он работает не один. И вообще, он слишком необычный человек. Тут что-то не так. – Савелий вскочил со стула и заходил по спальне. Вдруг остановился. – Да! Что-то не так. Китайцы прекращают платить, люди исчезают без следа, родятся зеленые дети – слишком много всего! Так не бывает. Может, мы с тобой сходим с ума? Или нет – я один схожу с ума?
