Персонаж, лицо которого было изменено, стоял в толпе у подножия холма. Высокий дородный человек в черном одеянии явно был объектом особого внимания Леонардо. Художник придал его великолепной внешности необыкновенное обаяние, которым обычно наделял ангелов. Разглядывая фотографию в левой руке, неисправленный вариант картины, я решил, что Леонардо, видимо, намеревался изобразить ангела смерти или же равнодушного созерцателя, ужасающего нас загадочным спокойствием и противоречивостью, которые на полотнах мастера словно властвуют над всеми страстями и желаниями людей, подобно статуям с серыми лицами, глазеющим на прохожих в полуночное время с карнизов некрополя в Помпее.
Все эти столь характерные особенности кисти Леонардо, казалось, соединились в этой высокой фигуре. Склонив лицо к левому плечу, человек смотрел вверх, в сторону креста, и выражение сострадания смягчало мрачные черты. Высокий лоб, залысины, красивый нос и губы. Что-то вроде улыбки самоотречения и понимания витало на его губах, освещая остальную часть лица, чуть затененную грозовым небом.
На фотографии в правой руке все было иначе. Весь облик этого ангелоподобного человека был иным. Внешнее сходство осталось, но лицо утратило выражение трагического сочувствия. Художник совершенно изменил его позу, и лицо было повернуто в сторону от креста, к правому плечу, за ним раскинулся Иерусалим, призрачные башни которого возвышались подобно городу в мильтоновском аду в синих сумерках. В то время как остальные смотрели на Христа, словно желая помочь ему, выражение лица человека в черных одеждах было высокомерным и презрительным, и напряжение мускулов шеи показывало, что он почти отвернулся с отвращением от происходивших перед ним событий.
— Что это такое? — спросил я, показывая на вторую фотографию. — Копия какого-нибудь забытого ученика? Не могу понять, почему...
Жорж наклонился вперед и постучал по фотографии.
— Это и есть настоящий Леонардо. Вы до сих пор еще не поняли, Чарли? Вариант, который находится в вашей левой руке и которым вы так долго любовались, был исправлен неизвестным художником через несколько лет после смерти Леонардо. — Он улыбнулся моему скептицизму. — Эта фигура — лишь незначительная часть композиции. Никто ранее ее серьезно не исследовал. Вся остальная картина, несомненно, подлинная. Эти дополнения были обнаружены пять месяцев назад, во время реставрации картины. Инфракрасные лучи открыли под верхним слоем краски совершенно нетронутый профиль.
Он передал мне еще две фотографии — снятые крупным планом детали головы, на которых разница была еще заметней.
— Как можно видеть по штриховке, исправления сделаны правой рукой, а мы знаем, что Леонардо был левшой.
— Ну да... — я пожал плечами. — Странно. Но если это так, то с какой стати изменять такую незначительную деталь? Ведь восприятие образа становится совсем другим.
— Интересный вопрос, — многозначительно сказал Жорж. — Между прочим, это скорей — Агасфер, вечный жид. — Он указал на его ноги. — Его всегда изображают со скрещенными ремешками сандалий — как у приверженцев секты есеев, к которой, возможно, принадлежал и сам Иисус.
Я снова взял фотографии.
— Вечный жид, — повторил я тихо. — Как странно... Человек, понуждавший Христа идти быстрее и осужденный скитаться на земле до его второго пришествия. Художник-копиист словно выступил в его оправдание, наложив выражение трагического сострадания на образ, данный Леонардо. Вот идея для вас, Жорж. На картинах обычно изображались придворные, богатые торговцы, собиравшиеся в мастерских художников. Возможно, Агасфер ездил по свету, позируя самому себе, движимый чем-то вроде сознания своей вины, а затем похищал эти картины и переписывал их. Вот вам и вся теория.
Я смотрел на Жоржа, ожидая его ответа. На его лице не было и тени улыбки.
— Жорж! — воскликнул я. — Вы это серьезно? Вы предполагаете?..
Он прервал меня вежливо, но настойчиво.
— Чарли, дайте мне еще несколько минут для объяснений. Я ведь предупредил вас, что моя теория фантастична. — Он передал мне еще одну фотографию — «Распятие» Веронезе. — Смотрите, вы никого не узнаете? Внизу слева...
Я поднес фотографию к свету.
— Вы правы. Поздняя венецианская трактовка отличается от прежних, она гораздо ближе к языческой, это очевидно. Знаете, Жорж, поразительное сходство!
— Согласен. Но это не только сходство. Посмотрите на позу.
Агасфер, узнаваемый опять по черному одеянию и перекрещивающимся ремешкам сандалий, стоял в многоликой толпе. Черты лица выглядели не столь необычно, но поза была той же, что и на исправленной картине Леонардо. Агасфер смотрел на умирающего Христа с выражением глубокого сочувствия. Ничем не примечательная интерпретация, однако бросалась в глаза необыкновенная похожесть двух Агасферов, как будто бы их списывали с одной и той же модели. Борода, правда, была немного пышнее, в венецианской манере, но черты лица, залысины, дерзкий изгиб губ, мудрая отрешенность в глазах и равнодушие были точно скопированы с Леонардо.
Я беспомощно развел руками.
— Удивительное совпадение?
Жорж кивнул.
— Другое совпадение в том, что эта картина, так же как и картина Леонардо, была украдена вскоре после реставрации. Когда ее два года спустя нашли в Венеции, она оказалась немного подпорченной. Других попыток реставрировать эту картину не отмечено. — Жорж замолчал. — Вы понимаете мою мысль?
— Более или менее. Мне кажется, вы полагаете, что, если почистить картину Веронезе, можно найти совсем другой вариант Агасфера — подлинный рисунок Веронезе?
— Если вы все еще не верите, посмотрите на другие фотографии.
Мы начали рассматривать фотографии. На каждой из них — у Пуссена, Гольбейна, Гойи и Рубенса — можно было увидеть ту же фигуру, то же мрачное темное лицо с выражением сочувственного понимания. Учитывая различные манеры художников, степень сходства была изумительной. На каждой из картин поза персонажа тоже ничем не выделялась, а характеристические черты не соответствовали легендарной роли Агасфера.
Теперь сила убежденности Жоржа передалась и мне.
— В любом случае, Чарли, — говорил он, — все шесть картин были похищены вскоре после реставрации, и даже Гольбейна украл из коллекции Геринга один из ренегатов СС после реставрации мастерами в концентрационном лагере. Как вы сами сказали, вор словно не хотел, чтобы мир увидел истинный характер Агасфера в этих произведениях.
— Но, Жорж, вы делаете слишком поспешный вывод. Можете ли вы доказать, что в каждом случае, за исключением Леонардо, под новым имелся подлинный, более ранний рисунок?
