Где-то натужно загудел электромотор. Плита, закрывавшая вход, отошла в сторону.
- Эй, урод, давай наружу. И без фокусов!
В предостережение говоривший ахнул струей их огнемета. небольшенькой такой. Узенькой. Всего только лицо мне и опалил.
- Давай-давай, выбирайся! - подтолкнул меня голос, когда я отшатнулся, схватившись за глаза. - Давай, мать твою, а то совсем спалю!
К счастью, глаза остались целы и я увидел уже знакомый коридор и уже знакомые морды провожатых. Правда, теперь они были перекошены страхом, отвращением и ненавистью одновременно.
- Вперед тварь! - и я опять услышал шипение готового плюнуть огнемета. Может, повернуться и плюнуть мне? Не успею.
- Ты все же поаккуратнее. Надо живым довести.
- Да пошли они, бля! Ты же видел, что он с нашими!
Ну, теперь понятно. Нашли останки дружков. За это и вот этот гостинец - пламенем в лицо. Как же больно, зараза! Нет, не думать! Вот, не думал же, и… Аа-а-ах! - это я все-таки не выдержал, дотронулся до ожога.
- Подожди, скотина, еще не то будет! Иди - иди. Еще раз тормознешь - твою поганую задницу припеку. Вот так!
Он не выдержал и полоснул сзади по спине. Так, в порядке предупреждения. Ну, подожди, подожди…
Мы все-таки выбрались по этой бесконечной лестнице на свет Божий. Жара. Совсем не осенняя жара. Эх, в воду бы сейчас! На самое дно Марианской впадины! Да нет. Что-то типа армейского плаца. Все с автоматами наизготовку. И огнеметы. Три, там вон еще, и еще, и еще. Да, с такими силами спалят в момент. Но больно же как, а? Зачем меня сюда вывели? если сжечь, то и шахте можно было. Ага, вот оно что! Наместник захотел поинтересоваться. Да, даже и похож на Гиммлера. Низенький, обрюзгший, даже с усиками. Только что без пенсне. И два шкафа рядом - тот, что командовал при нашем прибытии, и тот, который Светлану под стволом держал. Да, точно трусливый. А девушка где? Да вон. Только не Светлана, а та, русоволосая. Вертолетчица. Она что, ранена не была? Была. Иначе, что за представление с вертолетом? Нет, наверное ее контузило. Чем, выстрелом контузило? Смешно. Она же в шлеме была. Нет, вон же правая рука на перевязи. Значит…
Отцы - командиры расступились и Гиммлер подался немного вперед, внимательно всматриваясь в меня. Это он, конечно, сглупил. А я не мог не воспользоваться этой глупостью. В течение пяти минут я скачивал с его сознания информацию. А потом он рухнул замертво. С этим я уже столкнулся тогда, на озере. Как образно говорилось про кракенов в одном романе, я "высосал мозг", а без этого, тело, оказывается, не функционирует.
Окружающие своего шефа ребятушки не поняли происшедшего. Нет, то, что их Гиммлер дыгнулся - поняли, конечно. Но вот от чего? Не выдержало впечатлительное сердечко вида вот такого ужастика? Наверное, так. Потому, как зло мотнул в мою сторону головой командир.
- Не-е-е-ет! - успел еще услышать я крик вертолетчицы.
В детстве, читая книгу о Сергее Лазо, я с ужасом представлял себе последние минуты жизни этого человека. Потом успокоился - ну, не пролезет же тело в паровозную топку! Потом опять расстроился за него - когда в кино несчастного японцы все же заталкивали в огонь живым. Хотя и связанным. А оказалось - ничего страшного. Если, конечно, сразу умереть. А вот мне не повезло. Вертолетчица, стерва, своим криком, не дала дожечь. Нет, для обычного человека хватило бы с лихвой. А вот для меня… А-а-а-у-у-у-у. Бо-о-о-ольно-о-у-у-у! Да, я хрипло выл и не выть не мог, хотя каждый глоток воздуха, словно свинец, обжигал и горло и легкие.
- Босс же сказал не кончать без его приказа.
- Мне такого приказа не передавали. Сама виновата. Да мы его, как видишь, и не кончили.
Удивительно, что я еще слышал эти голоса. Видеть-то я уже ничего не видел.
- Убрать назад! Ну и вонища! Еще и вой этот… Заверните в брезент и туда же!
Брезент - это новая боль. Как и волочение по земле. Господи, но за что? Я же столько не нагрешил! Да отними же ты у меня разум, если не хочешь отнять жизнь!
Палачи скинули меня на лестницу, и скатывали, пиная ногами. А смерть все не шла и не шла. И даже забвение. Каждая ступенька, каждый удар армейского ботинка взрывались в черном сознании новыми и новыми ярко - золотыми вспышками боли. Затем также ногами меня протолкали на шершавый пол. Где и оставили.
- Сдохни, тварь!
Я попытался влезть в его мозги с одной просьбой - дожечь. Нет, что - то нарушилось. Только недолгое гудение электромотора - и тишина. Если не считать хриплого, усиленного эхом воя. Ну, не герой я. Не могу молча терпеть такую боль. Ну, не по грехам же мукау-у-у-у-а! … А - у-у-у-у - а-а-а!!! - это стоит вой моих соплеменников. Мы держались долго. Бог ли, природа ли, но наделил нас кто-то исключительной живучестью и способностью к регенерации. И исключительной памятью. И… и много чем еще. Но для их проявления нужна была и жизненная сила других. Другой разумной цивилизации. Да- да, кровь людей. Сколько ее там надо было нашему народцу? И выбирали мы самых отъявленных мерзавцев. Поэтому и жили не тужили. Мы - в водной стихии, выходя на сушу лишь так, иногда, по некоторым делам, а другой вид разумных существ - на суше, тоже не особенно к нам заглядывая. И все бы ничего. Только вот, прожгло. Ахнула сверхновая и выжгло все. Мы последние. На суше-то уже давно пустыня. Но вот сейчас и наш черед.
- Ты!
- Но почему?
- Ты! Молчи! И забирай все! Мы не знаем, куда сможем послать твою матрицу. Не знаем, куда ты попадешь - на другую планету, в другое измерение, в другую Вселенную… Но ты, как вирус, попадешь в другое существо, когда в том угаснет разум. И ты продолжишь наш род… Прощай.
- Но…
Мои соплеменники, уже погибая, уже завывая от боли, отдали и последние силы и добрые ласковые слова прощания. И объединили все свои способности, весь природный дар на мне. И я еще увидел, как стала уменьшаться в размерах наша милая несчастная, когда-то голубая планета. И только стон боли умирающего народа не удалялся и не отпускал. И в этом ужасном безвременьи я тоже выл от горя и сострадания. Пока однажды, открыв глаза, не увидел странных людей, участливо склонившихся надо мной. " Как ты себя чувствуешь, сынок?" - спросил один из них. Сынок? Какой я ему сынок? Я приподнялся и вдруг увидел свои руки. Странные, пятипалые, неестественного светло-розового цвета. Словно у рыбы без чешуи. Брр! Даже наши сухопутные собратья были более пристойного вида.
- Ничего, - услышал я исходивший из моего рта голос. А затем провалился в долгое беспамятство. В прямом и переносном смысле. И только теперь, вот, с этим предсмертным воем вернулась и память. Нет, па, не возрожу я теперь наше племя. Зачем вообще все это было? Умер бы я лучше вместе с вами!
