За спинами бесстыдников кряхтел неприглядный сутулый слуга средних лет с парой тяжелых чемоданов и в дорогом цилиндре набекрень. Видимо, хозяин использовал его голову как подставку. На него Элуканте не обратил внимания. Он не замечал прислугу даже в собственном доме, поэтому периодически считал, что двери открываются сами, уборкой, готовкой и стиркой занимаются зачарованные спецсредства, которым не знал точного названия, а сообщения о прибывших гостях передаются по эфирным каналам.
Пока Элуканте не обозначил свое присутствие кашлем, франт нахально и бесстыже тянулся губами к пухлым, сложенным бантиком, губкам своей любовницы. Услышав магистра, блондинка отвернула голову, нагло сверкнув на него необычайно яркими и ясными бирюзовыми глазами. Франт скользнул губами по подставленной щечке любовницы, тоже поворачивая на декануса голову. Широко, приветливо и пьяно улыбнулся. Блондинка слегка отстранилась от него. Франт не прекратил обнимать ее и не поднял руку. Судя по тому, как дернулась, топнув ножкой с браслетиком на лодыжке, тонко пискнула и звонко хохотнула девица, еще и щипнул ее за ягодицу. Упругую, круглую и бесстыже горячую, почему-то подумалось деканусу со злой завистью, и эта мысль серьезно озаботила его.
— Магистр Элуканте! Добрый день! — развязно протянул франт по-менншински практически без акцента. — А мы к вам!
Деканус нахмурился вновь. Сам будучи урожденным милалианцем, он вот уже тридцать четыре года посвятил Ложе, святая святых которой находилась в имперской столице, и практически забыл, как звучит родная речь, но так и не избавился от характерного акцента. А этот сопляк-тьердемондец говорил чище, чем некоторые имперские дворяне.
Элуканте вежливо и чопорно поклонился.
— Простите, не имею чести… — начал было он.
— Гаспар Франсуа Этьен де Напье, — карикатурно поклонился франт, и его повело, увлекая за собой охнувшую и звонко хихикнувшую блондинку. На ногах все-таки устоял, потряс растрепанной головой, глупо хохотнул, вылупившись на девицу. — А это… — франт прижал ее к себе и жадно чмокнул в подставленную щеку. — Это моя жена, — с удовольствием объявил он, пьяно растягивая слова, — Жозефина.
Элуканте как бы бесстрастно глянул на длинную ручку зонтика, зажатую в маленьком кулачке, где на безымянном пальчике не было кольца. Блондинка, совершенно точно не заметив, куда именно посмотрел деканус, широко улыбнулась ему, плавно оттолкнувшись от любовника, кокетливо, энергично повернулась на носочках туфель, отчего раздулась юбка легкого платья, приоткрыв крепкие бедра, сложила зонт и бросила его слуге, не озаботившись тем, поймает тот или нет. Послышалось недовольное приглушенное ворчание, хлопок падающей на мягкий ковер легкой деревянной вещи. Блондинка с не меньшей энергией и грацией танцовщицы повернулась лицом к Элуканте, ладонями придерживая юбку на бедрах, взялась за края подола и, уставившись на декануса горящими наглым бирюзовым вызовом глазищами, изящно присела в книксене с очень глубоким поклоном. Настолько глубоким, что у декануса бешено заколотилось сердце при открывшемся виде белоснежных нежных округлостей, притиснутых друг к дружке.
— Très heureux devous rencontrer, мaître d’Alucante, — елейно пропела она, одаривая декануса самой очаровательной, открытой и милейшей улыбкой, на которую способны красивые пухлые, неброско и скромно напомаженные губы.
Элуканте снова с большим трудом унял овладевшую им дрожь, потирая горячий влажный лоб. Хорошо, что он почти всегда носит голубую мантию Ложи. Крайне практичное облачение — помогает избежать неловкости и смущения. Особенно когда потерявшее совесть тело совершенно не слушается разума.
— Простите, магистр, — протянул де Напье, хозяйски прижав к себе блондинку за тонкую талию, когда та разогнулась. — Моя супруга понимает, но плохо говорит по-менншински. А что самое печальное — не хочет толком учиться.
— Гру-бий езык, — капризно заявила Жозефина, мило морща носик.
— Выучила только ругательства, — понизив голос, поделился де Напье. — Ну, понимаете, чтобы подурачиться… в интимной обстановке.
— Чем обязан? — чопорно, с хорошо скрываемой дрожью в голосе вопросил деканус, заложив руки за спину.
— Вы слышали о моем отце, Филиппе де Напье? — поинтересовался Гаспар.
— Да, — кивнул Элуканте с ледяным высокомерием настоящего чародея, которым он, по сути, не являлся.
Филипп де Напье был тьердемондским эмигрантом, бежавшим в Империю сразу после восстания в Сирэ больше десяти лет назад. Ходили разные слухи, а вот факты утверждали, что компания де Напье являлась крупнейшим промышленником-монополистом, добывающим куприт в горах Купферберге, и главным партнером Ложи, поставляющим этот ценный для чародеев минерал.
— Пре-вос-хо-дно! — по слогам проговорил отпрыск де Напье. — Мой отец всегда готов расширять горизонты и ищет поводы для вложений, а я, значит, его комиссар…
— Эмиссар, — сварливым пропитым голосом поправил слуга в цилиндре.
— Ага, эмиссар, точно, — весело согласился Напье. — Раз уж Империя и Кабир завязали с враждой, значит, готовы к расширению бизнеса, поэтому мы здесь. Можно сказать, первые соловьи…
— Жаворонки, — вновь поправил слуга и добавил едва слышно: — Бестолочь…
— Да-да, они самые, — подняв палец, кивнул тьердемондец, как будто не услышав оскорбление. — Первые жаворонки, ищущие возможности для успешных вложений в выгодные кабирские предприятия!
— Oh, que c’est beau, mon amour! — промурлыкала Жозефина, с блаженством жмуря глаза.
Она потерлась о бок любовника грудью. Элуканте вымученно кивнул, закрывая глаза и готовясь услышать треск рвущейся ткани. Под своей мантией или платья бесстыжей шлюхи.
— Отрадно слышать, гражданин, — сухо сказал он. — Однако не совсем понимаю, причем тут Ложа, представителем которой являюсь я? Если у вас какие-то проблемы — обратитесь в Имперское дипломатическое посольство. Если у вас есть вопросы в сфере торговли и предпринимательства — обратитесь в Ландрийское Торговое Объединение Кабир-Алькувата.
Гаспар де Напье как будто не услышал декануса. Он склонился над привставшей на носочки Жозефиной, и, не обращая на Элуканте внимания, тянулся к ее губам. Но, почти поцеловав ее, резко распрямился, звонко хлопнул себя ладонью по лбу.
— А! — воскликнул де Напье. — Совсем забыл! Вы же великодушно обещались помочь нам и приютить на ночь или несколько, пока мы не уладим все… наши… дела… — вновь склонившись к любовнице, он заботливо поднял ее личико за подбородок. Та, в свою очередь, закинула руки ему на шею, прикрыла глаза и жадно приоткрыла рот, похотливо облизнув язычком верхнюю губу.
А потом Элуканте тактично отвернулся, едва не морщась от брезгливости. Это было бы самое мерзкое и мучительное зрелище в его жизни, сопровождаемое самыми мерзкими и громкими причмокиваниями, сопением и сдерживаемыми стонами удовольствия.
— Простите, не помню, чтобы я давал подобное обещание и уж тем более великодушное, — отчеканил магистр Элуканте, сдерживая гневное дыхание. Глаза, как бы он ни пытался, все равно косились на бесстыжую парочку, самозабвенно копающуюся друг у друга во рту языками с какой-то просто нечеловеческой похотью и жадностью. Казалось, еще немного — и слащавый сыроед сорвет со своей шлюхи исподнее, раздвинет ей ноги и отдерет прямо на ковре в гостиной особняка Томаццо Элуканте. Официально, между прочим, уполномоченного представителя, мать ее, Ложи!
— Ну как же? — с причмокиванием отлипнув от гортанно расхохотавшейся потаскухи, изумился тьердемондец. — Один ваш друг просил вас об этом. Разве забыли?
— Друг? — насторожился деканус.
— Ну да, друг, — беззаботно отозвался де Напье. — Самый ваш близкий и дорогой друг, с которым вас так много связывает. Он должен был отправить вам письмо, в котором предупреждал о нашем приезде. Разве не получали его?
У декануса внутри все опало. Отхлынуло даже непроизвольное возбуждение, вызванное нахальным поведением бесстыжей шлюшки.
— П-получал, — механически кивнул Элуканте. Он получал письмо от «дорогого друга», которое после, вымочив в специальных растворах, сжег и развеял пепел в нескольких местах над Шамситом, чтобы никто не смог бы восстановить послание ни при каких условиях.
