— Нет, эта гадость, что ему дали, еще действует.
— Не трогай его, сам придет в себя через пару часов, — услышал он чей-то слабый голос.
Потом тишина, и снова голоса:
— Олег, кинь подушку, подложу ему под голову, а то подымет и упадет на бетонный пол, разобьет чего доброго.
Он почувствовал, как кто-то осторожно приподнял его голову и сунул под неё что-то мягкое, правда, запах, исходящий от этого, сразу ударил в нос, подействовав не хуже нашатыря. Николай открыл глаза и вгляделся в полумрак. Высоко висящая под потолком лампочка, тускло горела, и разобрать что-то было сложно. В этот момент что-то заскрипело, словно открывали давно не смазанную щеколду и, судя по звуку, стали двигать по полу. Звук был жутко противный, метал по бетону. Голосов не было слышно, только чьи-то шаги. Он нашел в себе силы и приподнялся. Голова снова закружилась, и все поплыло. Он облокотился о стену и сразу почувствовал, как кто-то держит его за плечо. Он открыл глаза и посмотрел. Это была девушка, лет двадцати. Испачканное лицо и всклокоченные волосы, и глаза… Больше всего его поразили её глаза, обезумевшие от страха, и как ему показалось, просящие одного — еды.
— Где я? — произнес Николай.
— Не знаю.
— А ты кто?
— Донор.
— Кто?
— Донор, ты тоже.
— Не понял?
— Мы все здесь доноры, произнес молодой рослый парень, подошедший, к нему, — На, попей воды, легче станет, — и он протянул Николаю кружку с водой.
Николай взял и жадно выпил воды, после чего вернул парню кружку и спросил:
— Ничего не понимаю, какой еще донор, объясните, что происходит?
— Ты хоть помнишь, как тебя взяли? — произнес еще один парень, постарше, подошедший к ним, — тебя как звать, меня Виктор?
— А меня Ира, — ответила девушка, сидящая возле него.
— Олег.
— Илья, раздался чей-то голос.
— Николай, — произнес он, начиная осознавать, что с ним произошло что-то серьезное, от чего засосало под ложечкой.
— Там еще, Инга и Николай, только им так хреново, что они совсем не разговаривают. Мы так еще держимся, но с трудом.
— Так, где я?
— В тюрьме, как и все мы.
— За что, почему, какая еще блин, тюрьма?
— Кино смотришь, парень. Самая обычная тюрьма. Тебя как взяли?
— Да я сам не понимаю. Собака какая-то потерялась, потом нашлась, решили обмыть находку, и я вырубился.
— Ты гляди, опять этот прием повторили. Славку тоже так взяли. Один молодой парень, вроде нас, а второй мужик в годах, точно?
— Вроде того.
— И сеттер рыжий.
— Кажется.
— Я же говорю, повторяются. А меня в пивной взяли. Купили за бутылку, а я как самый последний лох клюнул на это дело. Вот суки, — он выругался и сплюнул, — Сам откуда?
— Из Москвы.
— Ни хрена себе, они уже народ из Москвы хапают. Видать круто дело поставили. А я из Питера, Ира тоже. Остальные кто откуда.
— Я из Твери, произнес парень, представившийся Виктором.
— Сколько же здесь нас и зачем мы?
— Скоро узнаешь, — понурив голову, произнесла Ира.
— С тобой стало семеро, а было девять.
— Что значит было?
— То и значит, — ответил Виктор, единственный, кто еще имел самообладание внятно говорить и объяснять происходящее, — нас взяли на органы. Сегодня придешь в себя, завтра возьмут анализы, проверят, на что годишься и две недели на водопой.
— Какой еще водопой?
— Натуральный. Жратвы ни грамма, только одна вода, чтобы очистить организм от всей дряни, что у тебя накопилась. Пьешь, колешься?
— Не понял?
— Выпиваешь и наркотики принимаешь? — тихо пояснила Ира.
— Нет. Так, пивом балуюсь с ребятами иногда и все.
— Все правильно, значит, они тебя сразу усекли и взяли, потому что чистый.
— А что потом? — произнес Николай, хотя ответ уже понимал, какой будет.
— А потом, отрежут все, что им надо под заказ и всё.
— Что значит всё?
— То и все. Это значит, что всем нам здесь жить осталось меньше недели, — выкрикнул кто-то из темноты подвала, в котором они сидели, — Суки они. Лучше сдохнуть, чем отдать им себя. Слышите, вы, там, я коньки кину, но не дам вам порезать себя на куски, — и Николай услышал, как кричавший зарыдал.
— Скоро чокнется, а может, уже крыша поехала, — тихо констатировал Виктор, — Короче, жить тебе две недели, а сколько потом, одному богу известно и тем, кто заказ на тебя сделает.
Виктор облокотился на стену и запел какую-то блатную песню.
— Заткнись и так тошно, — произнес опять чей-то голос в темноте подвала.
— Могу и заткнуться, если вам мой репертуар не нравится.
В этот момент скрипнули петли, и дверь отворилась. Вошли четверо здоровых парней, держа в руках электрошокеры. На ремнях висели резиновые дубинки. Вслед за ними вошел человек в очках, белом халате и с чемоданом в руке. Сразу же появился стол и два стула. Дверь закрылась, и возле неё, широко расставив ноги, встал один из вошедших.
— Так, начнем, господа-товарищи, — произнес один из охранников, — Первый номер подходи.
Только тут, Николай вдруг заметил, что на одежде каждого из ребят, сидящих вместе с ним, были нарисованы краской спереди и сзади на одежде номера. Он опустил взгляд и увидел, что у него на футболке, в которой он остался, было нарисовано число тридцать восемь.
— Так, где у нас тут двадцать седьмой?
— Я умер, слышите, я уже умер, — раздался крик сидевшего в дальнем углу человека.
— Это ты еще успеешь.
Двое охранников, подхватили, словно пушинку парня и молча посадили его на стул, крепко держа за плечи, чтобы он не дергался, и не выкинул какой-нибудь фортель. Два других стояли поодаль и наблюдали за остальными. Человек в белом халате, раскрыл свой чемодан и, достав из него приборы начал, брать у парня кровь на анализ. Вслед за ним, выкрикнули номер двадцать девять. Девушка безвольно подошла к столу и присев на край стула, положила руку перед врачом. Было ощущение, что она настолько истощена, что её шатает от малейшего дуновения ветра. Шприц вошел в вену и стал быстро наполняться кровью.
— Если мой анализ будет плохой, вы меня отпустите домой? — неожиданно произнесла она, когда процедура была закончена и она зажала рану куском ваты, смоченной спиртом.
— У тебя отличные анализы дорогуша, — ласково произнес человек в белом халате, которого Николай про себя назвал очкастым, — просто на тебя пока нет пациента. У тебя редкая группа и соответственно ты дорого стоишь, но это дело времени, так что придется потерпеть.
— Тридцать второй, — произнес охранник.
Николай с ужасом стал понимать, что происходящее не просто реальность, а кошмар, который имеет место быть именно с ним.
