— Хорошо, — сказал он. — Спасибо, что сказали. Соедините меня с ним.
В голосе Тан Сюаня на другом конце провода чувствовались металлические нотки, и звучал он отдаленно, словно со дна колодца.
— Чэнь, да? — без обиняков уточнил промышленник. — У вас утром была моя жена. В ее ежедневнике записаны ваше имя и номер телефона. — Он помолчал, видимо надеясь услышать ответ, но Чэнь счел за лучшее подождать, что ему скажут дальше. Кроме того, его возмутил безапелляционный тон промышленника, а ведь на него давно уже перестало производить впечатление могущество кого-либо из рода человеческого. По понятиям, огромного метафизического мира Тан был действительно очень мелкой сошкой. Но то, что сказал Тан, его поразило. — Послушайте, мне нужна ваша помощь. Мне кажется, с моей женой что-то случилось.
— Что вы имеете в виду?
— Думаю, вам лучше приехать и посмотреть самому. — По голосу Тана чувствовалось, что он испуган и раздражен, словно его выводило из себя это непривычное проявление своего собственного страха.
Чэнь спокойно записал адрес и положил трубку. Он подумал, не вызвать ли такси, но транспортная ситуация в Сингапуре-3 в часы пик настолько безнадежна, что быстрее добраться на трамвае. Чэнь проворно выскочил из участка и направился к ближайшей остановке, где печальная очередь ждала следующего трамвая. Стало еще более влажно, чем днем, если такое вообще возможно. Чэнь вытер лоб салфеткой, но он тут же снова стал мокрым. Страшно захотелось домой: мягко покачивающийся на волнах гавани плавучий домик и ветерок с Южно-Китайского моря — этакое дыхание морских драконов, — несущий аромат пряностей и прохладу. Закрыв глаза, он представил, как Инари хлопочет по дому: поливает растения, мурлычет себе под нос, выбирая, из чего приготовить любимые горячие блюда, которые она старалась максимально приблизить к тому, как их готовили в ее родных краях. Чэнь надеялся, что вернется домой не слишком поздно, и с беспокойством прикидывал, что мог иметь в виду Тан под этим «что-то».
Донесшийся из-за угла грохот и пение раскаленных под солнцем рельсов возвестили о приближении трамвая. Две пожилые дамы отпихнули Чэня локтями и, победно улыбаясь, плюхнулись на единственные свободные места, как пара марионеток, которых перестали дергать за веревочки. Чэнь не особенно огорчился, что негде сесть, лучше бы в переполненном трамвае не было так душно и не так разило чесноком. Крепко уцепившись за поручень, он снова закрыл глаза, и трамвай, покачиваясь, устремился к центру города. Ему показалось, что прошло несколько часов, хотя на самом деле минут через пятнадцать трамвай уже остановился перед зданием Пильюсид-Айланд-Опера-Хаус, и Чэнь стал проталкиваться к выходу, пока наконец не вылетел, как заряд хлопушки, на дышащую зноем улицу.
Был восьмой час, и свет дня уже начинал гаснуть над портом: там, где между небоскребами виднелась узенькая полоска неба, оно из абрикосового становилось розовым. Дом семьи Тан располагался за Опера-Хаус, в районе Гарден. Чэнь обошел величественную, похожую на свадебный торт, громаду Опера-Хаус, автоматически отметив для себя, что идет в театре. Если эти выходные не окажутся занятыми трупами и обходами участка, может, он и пригласит Инари на представление. Дойдя до того места, где район Гарден заканчивался, Чэнь остановился и бросил взгляд назад. Прямая как стрела, Шаопэн-стрит простиралась до самого порта, вся в золоте неоновых огней, а вокруг Опера-Хаус в дымке наступающих сумерек загорались фонари. В ветвях олеандра звенели цикады, и в воздухе разносились запахи пищи. Проверив адрес, который ему дал Тан, Чэнь зашагал дальше по вдруг затихшим улицам, где каждый сад, утопавший в цветах гибискуса и магнолии, казалось, сливался с остальными. Однако Чэнь знал, что, стоит неосторожно ступить на край одной из этих гладких, как бархат, лужаек, тут же прозвучит сигнал тревоги, и будут задействованы защитные ограждения из проволоки. Мысль о том, что к нему может ринуться целая свора сторожевых псов, тоже не казалась привлекательной, и Чэнь следил за тем, чтобы оставаться на мостовой.
Добравшись до особняка Тана, он какой-то миг постоял, рассматривая его. Особняк был построен в самых худших традициях fin de siècle[6] и включал все возможные обозначение характерных явлений периода 1890-1910 гг. в истории европейской культуры. В России более известно как Серебряный век.
Излишества этого стиля: тут и там выступали башенки и балконы, а две кариатиды по бокам портика были расположены неправильно и смотрели в одну и ту же сторону. Чэню еще больше захотелось в свой скромный плавучий домик. Свет нигде в доме не горел, и Чэнь счел это дурным знаком. Он подошел к столбу при входе и привел в действие сканер. Защита с жужжанием отключилась, и чей-то голос проговорил:
— Входите.
Пройдя по подъездной дорожке, Чэнь обнаружил, что входная дверь открыта, а в дверном проеме стоит худой мужчина старше средних лет.
— Тан Сюань? — с некоторой долей удивления спросил Чэнь.
В его понимании промышленник вряд ли стал бы встречать кого-то у дверей, но мужчина подтвердил голосом, похожим на голос какой-то древней птицы:
— Да, он самый. А вы инспектор уголовного розыска Чэнь? Входите, входите.
Чэнь видел лицо Тана под заголовками в финансовой прессе раз сто, но у него осталось впечатление о человеке с двойным подбородком и надменным бесстрастным взглядом. Этот же мужчина был худым и стройным, скорее какой-то китайский ученый, чем основной игрок национальной промышленности. Только рассмотрев его поближе, Чэнь заметил следы от второго подбородка, лицо Тана провисло, как плавится поднесенный слишком близко к пламени воск.
— А госпожа Тан? — негромко спросил Чэнь.
На лице промышленника появилось смущение, он натянуто, с неохотой, произнес:
— Там внутри.
Чэнь проследовал за ним в богато украшенную комнату, по всей видимости, нечто вроде гостиной. В обстановке комнаты явно ощущалось отсутствие вкуса: первым впечатлением Чэня было скучное, непомерное изобилие, пиршество темно-красного бархата и позолоченного дерева. Это было помещение, в котором человек, обладающий слишком большими деньгами и не имеющий представления о том, что такое вульгарность, попытался по своему поверхностному впечатлению воссоздать Версаль. Чэню тут же вспомнился салон похоронных услуг. В мягком красном кресле с летящими херувимами сидела госпожа Тан. На ее абсолютно ничего не выражавшем лице застыла слабая улыбка, а руки сжимали лежащую на коленях сумочку от Миуччи. Сначала Чэнь подумал, что она в перчатках, но потом увидел, что это кожа у нее на руках кроваво-красного цвета.
