Причём не мелкие гнездовые вырожденцы, шныряющие по улицам Юдайна-Сити в поисках объедков или падали, а крупные приохоченные псы, твари весьма зубастых оскалов, в холке дорастающие до пояса взрослого чу-ха.
Это казалось немного нереальным, но животные покорно отирались возле вооружённых самцов, пока без рыка, но и рублеными хвостами не повиливая; как и хозяева, они наблюдали за чужаками-пришельцами с хладнокровным оцениванием.
Так, Ланс, а вот теперь начинается важное…
Теперь главное — не потерять такого же спокойствия и нам. Нащупать инструмент воздействия. Обыграть систему сурового пустынного мира, где большинство вопросов решают чутьё, крепость духа и вера в свою правоту.
Чу-ха-хойя примитивны. Просты в своей прямоте. По-своему открыты к честности и совершенно не умеют плести интриг. Значит, сейчас через Бронзу (а может, даже Ункац-Арана) мы попросим дозволения приобщиться к святыне. Убедим, что специально отправились в шамтарр ради этого места.
А уж если местные откажутся, просто запугаем их своим высокотехнологичным снаряжением, ведь у Шири-Кегареты с его свето-струнным слепком змея это вполне получалось!
— Уходите! — проскрежетало с террасы, и я никак не смог понять, какой именно из пустынников это сказал. — Это закрытая земля, и ни один чужой хвост не оставит на ней следа.
— Изгонять страждущих паломников в пустыню — страшное преступление! — вдруг прокричал гадатель из-за моего плеча. Мы с Ч’айей вздрогнули, а Бронза повернулся с гневной гримасой. — Мы не просим приюта, но имеем права очистить дух на вершине инья’мтарр!
Стало так тихо, что я слышал осыпающиеся с барханов струйки песка. С запада продолжала накатывать буря, ещё далёкая, но густая и пугающая.
— Это закрытая земля! — повторили со склона, и на этот раз мне показалось, что говорил совсем другой самец. — Табу. Нишид. Фаду. Вам нет в неё хода!
— Скажи им, что мы имеем право, — вдруг прошептал я гадателю. — Нам дозволил Энки, что лепит своих детей из глины подземного океана Тиамат!
Ункац-Аран покосился на меня так, будто я только что обвинил его мать в продажности. Но воздух в лёгкие втянул и уже приготовился продолжить увлекательный спор с хозяевами запретной горы. Но третий чу-ха-хойя опередил, прокричав громко и распевно:
— Уходите! Или мы заставим! Ведь сказано: не возжелаю я земель ядовитых, ведь гады правят в них, и нет права моего держать когти свои над их песками; не возжелаю я вод жгучих, пусть моллюски и твари глубинные право там имеют, и не омочу усов своих, на правление претендуя; но божествами данное мне хранить стану, не щадя ни хвоста, ни сердца, ведь таков путь мой, и пусть Пунч-ки-лат сорвёт плоть с костей моих, если отступлюсь от предначертанного и дрожь страха заставит меня предать веление сердца!
Ункац-Аран поперхнулся, спрятался за бортом «Коппульсо» и к моему ужасу расчертил морду охранными знаками. Его встряхнуло, будто под броню забрался паук.
— Ты чего, дед⁈ Таблетки действовать перестали?
Он сглотнул, быстро облизал зубы и даже не отреагировал на дерзость.
— Наш новый пунчи на склоне цитирует Кодекс Супра’чу-ха, — пробормотал он, потирая щёку. — Причём в самой замшелой его версии. Я такого староверия не встречал даже во время шамтарр…
— Байши… — Я ощутил, что ладони начинают предательски потеть. — Звучит так себе…
— Это, Ланс, звучит куда хуже, чем так себе.
Я снова выглянул, всматриваясь в чуть покачивающиеся силуэты пустынников. Да, звучало хуже, чем так себе. Звучало, как фанатичная стена, которую не прошибить ни логикой, ни угрозами, ни увещеваниями. В этот же момент стало заметно, что самки и детёныши исчезли, что также определённо не сулило ничего хорошего.
— Уходите, чужаки! — добавили со склона слева, причём столь же хрипло и угрюмо, будто чу-ха-хойя всей стаей тренировались говорить в тон. — Мы не желаем зла добросердечным, но когда в пустыне меняется ветер, это редко бывает к добру.
Ох, пунчи-кочевник, так ведь ветер уже поменялся. Может, и правда не к добру, но этот ветер уже не загнать в кувшин…
— А теперь послушайте вы! — вдруг прокричал Бронза, и я запоздало сообразил, что никак не могу помешать Когтю. — Меня зовут Ишима Квичи, также известный, как Бронза, и я Девятый Коготь казоку «Диктат Колберга» на службе у достопочтенного господина Хадекина фер вис Кри, пусть будет небо чистым над его норой! Я здесь, чтобы доставить своих подопечных на вершину этой горы, и пойду на всё, чтобы казоку-хетто гордился своим слугой! Расступитесь, дайте пройти и тихонько сделать свою работу, и сегодня песок не станет пить крови!
Ч’айя побледнела и вжалась в борт броневика, а я обречённо вздохнул.
— Не будь героем, Ишима Квичи по прозвищу Бронза! — ответил горный склон, и мне показалось, это снова был третий из пустынников, тот самый, что цитировал напугавший шамана Кодекс Супра’чу-ха. — С моей буар-хиттой между глаз в пустыне не бывает героев! Уходите, пока можете, и пусть боги будут милостивы к вашим заблудшим душам.
О, Благодетельная Когане Но, сколько ж раз видел я подобные противостояния. В переулках, в грязных дешёвых выпивальнях, занюханных подвалах и богатых залах для переговоров казоку-хетто…
И роднило их одно — какие бы слова ни звучали, когда исчерпывались аргументы и выдвигались когти, точку в споре доводилось ставить не монете или драгоценному камню, а исключительно клинку или фанга. Да, так оно и бывает, хоть в Тиаме, хоть, готов спорить, в любом ином мире — точку ставит сталь…
Я жестом попросил Ч’айю оставаться на месте и перебрался поближе к Бронзе. Тот сидел спиной к колесу бронефаэтона, уставившись в бурю на горизонте, и играл желваками, будто пережёвывая услышанное от хранителя горы.
— Так, пунчи, всё в норме, было глупо не попробовать обвести их вокруг хвоста, сисадда? — как можно мягче и улыбчивее сказал я, показав ладони. — А теперь давай-ка отойдём и составим новый план, гибкий и ловкий, как бы того захотел господин фер вис Кри. Готов спорить, мы куда умнее этих примитивных…
— Нет, терюнаши, — сказал Бронза, по-прежнему глядя в пустоту над моим плечом. — Мы взойдём на эту гору, сисадда? Прямо сейчас. Непобедимость заключена в сердце чу-ха, возможность победы — заключена в противнике. Их вера обманчива и слаба, и сейчас она приведёт их к гибели. Ты сам сказал, терюнаши, что нам нужно наверх, и мы оба знаем приказ господина фер вис Кри…
— Диктатион бы не одобрил такой прямолинейности…
Бронза фыркнул и вздрогнул, будто я его по носу щёлкнул:
— Тебе-то откуда знать, болезный⁈ Моего казоку-хетто тут сейчас нет, и он велел обращаться к тебе с вопросами, а не для получения приказов. Так что всем стаям готовиться к бою!
Был ли я удивлён? Едва ли.
Чу-ха всегда решают вопросы по-своему, и не всегда их умысел достижим для расшифровки… Так было на крыше ночной парковки, где излишне усердные ребятки Хадекина фер вис Кри «хотели просто поговорить», так повторялось в пустыне у подножия священной горы…
Ункац-Аран тоже оказался рядом. И вдруг ввернул, обеспокоено прислушиваясь к звукам на склонах:
— Терюнаши в кои-то веки говорит разумно, господин Квичи. Если мне будет дозволено сказать, я тоже предлагаю отступить и обдумать, как…
Бронза стиснул кулак и перевёл на гадателя очень опасный взгляд:
— В этих холмах нет силы, способной остановить мою стаю!
— Ох, Коготок… — Тот устало помотал головой, но взгляд отвёл, избегая прямого конфликта. А затем добавил, заставив в очередной раз пересмотреть мои оценки умственных способностей хвостатого, которого я много лет считал завистливым и бесполезным: — Я, конечно, тебе тоже не указ, но все корни зла в Тиаме лежат именно в нежелании чу-ха увидеть мир через стекло «таков он есть на самом деле», и нашей непреодолимой потребности исказить мир через мутную линзу « таким хочу видеть его я»…
— Ты совершенно прав, — глухо процедил Коготь «Диктата», поднимаясь и оправляя ассолтер.
