Я заказал ужин в номер, а поскольку не обедал, то несколько увеличил его объем. Напитков это не касалось. Я выкурил сигарету, пытаясь найти хоть что-то приятное в этом времени, и нашел без труда — Джоанна Ти. Других достоинств конца двадцать первого века я искать не стал, просто выкурил под приятные мысли еще две сигареты и вернулся к докладам. Третий из них едва меня не убил: застучало в висках и одновременно зашумело в ушах, сердце начало сбиваться с ритма, словно двигатель снегохода после полярной ночи. Впервые я с симпатией подумал о службе здравоохранения, и это мне помогло. Я еще раз прочитал короткий доклад, заботливо отложил его в сторону и вихрем пробежал остальные. Больше я ни на что уже не рассчитывал, для меня все стало ясно, остались лишь так называемые детали — найти местонахождение преступника, выбить у него признание, и все. Стоп! А как вернуть похищенное? Ведь не могу же я вернуться и сказать Дугу: «О'кей, Дуг. Через двадцать семь лет некто Хиттельман получит анонимное письмо, с помощью которого найдет все картины и арестует преступника. Придется потерпеть четверть века». Нет, это отпадает.
Я скомкал всю бумагу и запихнул ее в мусоропровод. Затем принял душ, выпил две чашки крепкого кофе и с пистолетом во внутреннем кармане пиджака вышел из отеля. Кроме боя, никто этого не заметил. В автомобиле я связался с Хиттельманом и загрузил его работой. Два часа спустя я получил часть ответов на заданные вопросы. Лишь один вопрос был по-настоящему важен, но ответа на него пришлось ждать долго. В три часа ночи, когда я знал город уже лучше, чем патриарх местных таксистов, комп Хиттельмана доставил мне необходимые данные. За время езды по ночным улицам я узнал, что могу припарковаться вместе с автомобилем на борту роскошного парома, который отправится почти в точности туда, куда мне было нужно. О лучшем пристанище я не мог и мечтать.
Я успел к кассе за шесть секунд до ее закрытия. После меня никто уже не мог незаметно въехать на автомобильную палубу. Я ругал сам себя и называл кретином, но вытерпел четверть часа на палубе, чтобы проверить, не попытается ли кто-либо проникнуть на паром тайком, несмотря на то, что никто не собирался мне платить за заботу о спокойствии пассажиров. Впрочем, оргия началась еще до того, как мы отошли от причала. Примерно чего-то в этом роде я и ожидал, но все же не в такой степени.
* * *
Истинный любитель природы был бы на седьмом небе от счастья — густая трава кружила голову свежим луговым ароматом. Буквально в нескольких сантиметрах от моих глаз ползли по стеблю муравьи, от нагретой солнцем земли исходило сухое, с привкусом пыли тепло. День приближался к своей кульминации, которой принято считать полдень, было жарко. Не только я ощущал жару, уткнувшийся мне в затылок ствол был горячим, отнюдь не так, как в детективных повестях, где герой чаще всего ощущает затылком пронизывающе холодный металл. Человек, воткнувший ствол в углубление на стыке моих шеи и черепа, сделал это так, словно хотел насадить меня на дуло своего оружия, поднять с травы и встряхнуть, чтобы опали сухие стебли, приставшие к моим коленям и локтям.
Я ощутил чью-то руку, заползающую под полу моей куртки. У пальцев возникли некоторые проблемы с извлечением «биффакса», но их владелец был упрям, он возобновлял попытки, пока не сумел в конце концов ухватиться за рукоятку и вытащить новенького, еще не использовавшегося в серьезном деле близнеца того, что лежал в «трафальгаре».
— Руки! — потребовал незнакомец. Это был первый звук его голоса, который, впрочем, не добавил ничего нового: голос был вполне нормальным, ничем не выделяющимся, он мог принадлежать священнику, шахтеру, шерифу или даже мне — во всяком случае, в нем звучала решительность. Я не стал проверять соответствие собственных впечатлений действительности и заложил руки за спину, тотчас же ощутив на запястьях какие-то кольцеобразные захваты, а затем то же самое на лодыжках, после чего упиравшийся мне коленом в спину, в точности между почек, противник спрыгнул с меня. — Пошли!
Я подогнул колени, оттолкнулся плечом от пахучей травы и встал. Передо мной стоял молодой парень, лет самое большее восемнадцати-девятнадцати, но оружие он держал уверенно. Другое дело, что оно выглядело легким, почти игрушечным, примерно, как вооружение «Армии Орешника» из любимого фильма Фила, однако я не сомневался в его действенности. Впрочем, на таком расстоянии, учитывая, что у меня были скованы руки и ноги, действенной была бы даже ракетка для пинг-понга.
— Пошли, — повторил парень.
— Интересно, как? Со скованными ногами? — спросил я.
— Ты что, с дуба рухнул? — удивился он. — Это же инерциалы.
Я пожал плечами — мол, какая разница, — но быстро посмотрел вниз. Браслеты на лодыжках соединялись удивительно тонким тросиком; пошевелив ногой, я убедился, что тросик растягивается. Прибавив эту информацию к услышанному названию, я сделал первый шаг. Подвигав руками, я понял, что, если движение было медленным и растягивание брас-летов-инерциалов происходило с соответствующей силой, они позволяли шагать и раздвигать руки. Дьявольское изобретение — стоило мне совершить чуть более быстрое и резкое движение, захват сразу же усилился, и лишь минуту спустя инерциалы среагировали на очередную попытку их растянуть. Я вынужден был признать, что с подобной страховкой я действительно не представлял никакой опасности для окружающих.
Мы спустились с холма. На капоте «Виктора» сидел знакомый моего укротителя. Держа во рту большой палец, он грыз ноготь, вернее, искал, что еще там можно было обгрызть. Когда мы подошли ближе, он молниеносно вскочил, врезал мне в печень и добавил в лицо. Инерциалы охотно присоединились к измывательству над Хоуэном Редсом — все четыре браслета устремились друг к другу, вследствие чего у меня не осталось иного выхода, кроме как рухнуть на спину, беспомощно размахивая соединенными в запястьях руками и почти не шевеля полностью обездвиженными ногами. Оба моих мучителя рассмеялись столь искренне, столь беззаботно и заразительно, что смех едва не разобрал меня самого. Если что-то меня и удержало, так только то, что я начал опасаться их намерений. Если они хотели просто отобрать у меня деньги и убить, то не было никаких причин для смеха, с моей, естественно, стороны. Если они собирались меня убить, не отобрав денег, — еще хуже. Больше всего меня устроило бы, если бы вместо денег они забрали меня и поставили перед лицом своего шефа.
— Освободи ему ноги, — велел тот, который грыз ноготь.
— Зачем?
— Предупреждаю, ногти на ногах у меня коротко подстрижены, тебе от них не будет никакого толку, — сказал я, лежа на спине.
