Павел отмерил от пня десяток шагов, подкинул на руке топор, прищурился и размашисто метнул его в пень. Главное, руку выбросить на всю длину, как его учил когда-то дядя Гоша. Топор с хряском вонзился точно в намеченное взглядом место. Чтобы не промахнуться, в момент броска надо неотрывно фиксировать взглядом мишень. Павел подкинул на руке ломик, примерился, отступил на пару шагов, отметил взглядом узловатый наплыв. Ломик вонзился в самую середину наплыва. Напильник своим хвостовиком врезался в дерево в двух сантиметрах от ломика. Навыки, приобретенные в далекой юности, и регулярно подновляемые, держались крепко.
В Урмане жить было скучно, а потому большая часть населения в свободное время беспробудно пьянствовала, а меньшая — занималась спортом. Сам Павел занимался аж по трем направлениям: бокс, борьба и тяжелая атлетика. Проводил в спортзале все вечера, включая и воскресные. По всем трем видам в год бывало лишь по два соревнования: первенство города и первенство железной дороги, проводившееся обычно в Новосибирске. Правда, по тяжелой атлетике проводить первенство города было несколько затруднительно; считая Павла, тяжелоатлетов было всего четверо и один культурист, который из принципа наотрез отказывался поднимать штангу в классическом стиле — рывок, толчок.
На первенствах города по боксу и борьбе в последние два года жизни в Урмане у Павла соперников не было, другие спортсмены мелковаты были, а те, которые были большими, считали, что достаточно силы, и технике уделяли мало внимания. А вот на первенствах железной дороги ушлые городские пацаны ловко стучали ему по челюсти и валяли по ковру. Однако ни в боксе нокаутом, ни в борьбе чистой победой одолеть его так никто и не смог.
Дядя Гоша, здоровенный мужичина, лет эдак шестидесяти, регулярно, строго через день, гремел штангой в крошечном зальчике, куда еле-еле поместилось две штанги. Он уже много лет поднимал в сумме двоеборья повыше первого разряда и пониже кандидата в мастера. Иногда шутейно сожалел, плохо, мол, что жим убрали, когда был жим, дядя Гоша по сумме троеборья кандидатом в мастера был. Рвал он еле-еле сотню, зато толкал далеко за сто шестьдесят. Павел представлял, сколько он мог бы выжать… Наверное, он мог бы поднимать и больше, но у него форменным образом было выдрано полбедра. Во времена своей юности он служил в войсках НКВД. Ловил шпионов в прифронтовой полосе, в начале войны шастал за линию фронта с диверсионными заданиями, партизанил, насмерть резался с самураями в дебрях Южных Курил. Уже в самые последние дни войны осколок шального снаряда тяжелой пушки, вроде бы даже от своих прилетевшего, чуть не лишил его ноги. Ему давно было пора отдыхать на пенсии, но он преспокойно командовал линейным отделом железнодорожной милиции. Множество его бывших подчиненных пошли на повышение, заняли немалые должности в крупных городах, на крупных железнодорожных станциях. Может, они-то и способствовали тому, что его каждый год забывали отправить в отставку. Звание у него было всего лишь капитанское, а любимой песенкой, которую он обычно напевал, прохаживаясь по залу между подходами, была: — "Капитан, капитан, никогда ты не будешь майором…"
Как-то, будучи в хорошем настроении, он позвал Павла:
— Пошли, Павлик, повозимся на ковре. Чего-то мне молодость захотелось вспомнить…
— Дядь Гош, ты ж килограмм на тридцать тяжелее меня!
— Не боись. Я в полсилы…
Поборолись по правилам классической, незаметно перешли на вольную, Павел более-менее мог еще противостоять, не теряя достоинства, но тут вдруг дядя Гоша принялся валять его по ковру совершенно невиданными приемами, при этом поучал:
— Приемов нет, Пашка! Лови противника на захват и действуй рычагом. Вот так, гляди, запоминай. Помни, что и забором можно по башке треснуть…
Павел ухватывал его так, что, казалось, не вырваться, а суставчик точно затрещит, однако сам тут же оказывался на ковре.
В конце концов, Павел не выдержал, закричал:
— Ты ж меня приемами боевого Самбо метелишь!..
— Туфта все это, боевое Самбо… Так дрались в НКВД и ГПУ когда еще о боевом Самбо и не слыхивали. Так наши казаки еще самураев метелили под Порт-Артуром…
Павел хмуро проворчал на свою беду:
— Против лома нет приема, окромя другого лома…
— Тащи лом! — весело вскричал дядя Гоша.
— Ага, побежал… Знаем твои подначки…
Дядя Гоша не поленился, притащил лом из кладовки дворника, вручил Павлу, сказал:
— Бей на полном серьезе.
Павел пожал плечами скептически, взял лом, размахнулся, целясь дяде Гоше по плечу, и сам не понял, какая сила вырвала у него из рук тяжеленную железяку.
— Чего ты машешь, как колхозник?! Ломом тоже надо бить умеючи, а не то им же и схлопочешь по голове…
Минут десять Павел подбирал лом и снова и снова бросался на дядю Гошу; бил сверху, бил поперек, даже попытался работать ломом как один из киногероев, перехватив его посередке. Ему так ни разу и не удалось достать дядю Гошу.
Потом они частенько развлекались этой костоломной рукопашной. Дядя Гоша научил его, как защищаться от ножа, от топора, а так же тому, как превратить безобидный предмет в смертоубийственное оружие.
Потом, в дальнейшей жизни, это умение несколько раз спасало Павлу жизнь. Но первый раз он свое умение применил, нарушив главный завет дяди Гоши: не применять боевые приемы, когда нет НАСТОЯЩЕЙ необходимости. В той знаменитой драке в столовой Павел просто вышел из себя. Немножко его оправдывало то, что он дрался против всего призыва «стариков». Вернее, ему показалось, что придется драться со всеми «стариками». Павел пришел с боевой работы как раз к ужину, он просидел за экраном локатора добрых шестнадцать часов, оголодался, как бездомная собака зимой, только примерился вонзить ложку в кашу, а тут пьяный в мат Харрасов ввалился в столовую, и надо же Павлу было подвернуться ему на дороге! Схватив миску, Харрасов нахлобучил ее на голову Павлу. Может быть, Павел и стерпел бы это, но Харрасов, куражась, заорал:
— Ты, сал-лага, почему в столовую в каске пришел!? А ну, марш на плац, будем заниматься строевой…
Павел аккуратно снял миску с головы. Каша была густая, порция тройная, поскольку Павел не завтракал и не обедал, на волосах каши осталось совсем немножко. Хладнокровно примерившись, Павел размахнулся и точнехонько впечатал Харрасовскую морду в кашу. И когда Харрасов, кое-как отлепив миску от физиономии и продрав глаза, изрыгая маты, ринулся в драку, Павел аккуратно вырубил его правым прямым в челюсть, и еще успел добавить своим коронным с левой в печень. Бедняга рухнул на пол так, будто из него позвоночник выдернули. Все остальные «деды», числом в одиннадцать, ринулись на Павла, расшвыривая стулья, опрокидывая столы. Он дрался самозабвенно, с наслаждением, мгновенно заработали все навыки, приобретенные в поединках с дядей Гошей, а большинству из этих скотов ему было что припомнить, особенно Харрасову.
