Каталка реанимационная, по сути, та же капсула, только облегчённая и автономная, на несколько часов работы. Поэтому Катю не выводят из гибера, а перегружают так.
— Как она? — спросил я.
Переглянулись, промолчали.
— Я её отец.
— Плохо, — коротко ответил тот, что помладше. — Затянули слишком.
— Шансы есть?
— Шансы у всех есть… — сказал старший. — Вопрос — на что…
Коридоры всех станций одинаковы. Они собираются из стандартных модулей и, если ты, проснувшись после отличного вечера в баре, не можешь вспомнить, в какой системе стыковался вчера, то рассматривать интерьеры бесполезно, ищи цифробуквенный код. И тем не менее, на «Форсети» на меня как будто давят стены. Я понимаю, что это глупо, что всё давно отмыто, что прошли годы, но… Лозунг «Кровь на воздух» навеки отпечатался на металлопласте, даже если вижу его теперь только я.
Виски заломило, сердце дало сбой, в глазах темнеет, но я иду.
— Простите, — сердито сказал старший медтехник, — мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы не хватались поминутно за пистолет.
Я постарался взять себя в руки и молча кивнул. Горло перехватило спазмом, говорить не могу.
— А вы правда тот самый Роджер Матвеев? — спросил младший. Знаменитый «Палач Форсети»?
— Заткнись, — оборвал его коллега, — не наше дело.
— Но как он посмел вернуться сюда? — не унимался тот.
— Замолчи. Без тебя разберутся!
Младший техник замолк, но продолжал на меня коситься, не то с испугом, не то с осуждением.
Вот как, значит. «Палач». А когда-то называли «героем». Я вспомнил — не личной, а «общей» памятью, — что Роджера Матвеева судили за массовое убийство.
— Меня признали невиновным, а мои действия — оправданными, — прохрипел я, преодолевая спазм.
— На первом процессе! — горячо возразил техник. — А на втором…
— Был второй? — спросил я.
— Заткнись немедленно, придурок! — рявкнул на подчинённого старший. — Работа надоела?
— Всё, молчу-молчу… — ответил испуганно тот.
Да, похоже, действительно многое изменилось за те два года. Процесс длился долго, обсуждался активно, расследование шло под лупой общественного внимания, а я был звездой номер один, хотя по уставу за использование «нулевого протокола» отвечал бедолага Давид, представлявший администрацию станции. Но для публики, точнее, для новостных ИИ, освещавших процесс, он оказался фигурой недостаточно драматичной и медийной. То ли дело самый известный «соло», который «нажал кнопку». Космики были на моей стороне почти единым фронтом, исключая некоторых родственников погибших. Планетяне — по-разному. Мне тогда приходили тысячи писем, как с проклятиями, так и со словами поддержки. Среди них были сотни признаний в любви от экзальтированных планетянских барышень, которым происходящее казалось реалтайм-видеодрамой. Я быстро бросил всё это читать, а Кате вообще запретил подключаться к сети. Она и не рвалась, ей и так было плохо. Но ни тогда, ни после она ни словом, ни намёком меня не упрекнула. «Форсети» перепахала её куда глубже, чем казалось, но она была сильной девочкой.
Расследование однозначно показало, что на момент активации «нулевого протокола» те, кто ещё были живы на станции, не имели реального шанса дожить до прилёта спасателей. В основном это касалось заблокированных в каютах и по этой причине избежавших участия в массовой резне. Смерть от «оружия последнего шанса» была для них, пожалуй, лучшим выходом — замерзать и задыхаться куда дольше и неприятнее. Сам «летальный фактор» в ходе процесса не раскрывался, чем именно я всех убил, так и осталось тайной, важно было лишь то, что он не затронул никого за пределами обшивки, а внутри не стало ни людей, ни ИИ, и даже компьютеры все накрылись. Страшная штука.
Вердикт того разбирательства был следующий: группа безответственных сотрудников допустила серьёзнейшее нарушение протоколов безопасности, создав запрещённое бридж-подключение между ИИ-кластером станции и её компьютерной сетью. Причиной такого поступка была банальная лень — кто-то из менеджеров логистики, задолбавшись писать бесконечные отчёты о грузопотоке, решил свалить часть рутинной работы на искина. Это запрещено, но иногда делают, и ничего страшного не происходит — просто за ним надо проверять, чтобы отчёт не вышел слишком уж «творческим». Но на «Форсети» кто-то подошёл к вопросу изобретательно и не удовлетворился стандартным изолированным интерфейсом взаимодействия. В результате искин получил доступ к внутренней связи, ограниченный, но ему хватило. Жители станции стали участником драматической постановки триллера «Кровь на воздух». Одни получали видеосообщения от «тайной службы безопасности» о том, что на «Форсети» внедрились люди, заражённые инопланетянами, другие — что они избраны Высшим Галактическим Разумом для великой миссии, третьи — что Совет Экспансии доверяет им секретную информацию о вторжении… ИИ, опираясь на доступную ему информацию статистики просмотров видеодрамы, выбирал наиболее податливых и нестойких к манипулированию и не трогал тех, кто склонен ко критическому мышлению. В результате ему удалось за небольшое время создать на «Форсети» атмосферу индуцированного психоза, триггером которого стала аварийная ситуация при столкновении. Искин продолжал поддерживать массовое помешательство, бомбардируя персонал станции ложными сообщениями, якобы пришедшими по чрезвычайной связи, а жителей — паническими вбросами во внутренних чатах. Комиссия пришла к выводу, что на момент нажатия кнопки психоз достиг такой интенсивности, что уже не оставлял шансов выжить тем, кто был им поражён; их психика была разрушена необратимо, они убивали, пока могли, а потом кончали с собой. Те, кто не были затронуты — в основном, экипажи кораблей, по понятным причинам имевшие минимум контактов с искином, — были убиты. Мои обвинители упирали на
