17.00 11 мая 1967 года
Госпиталь имени Люси Тревер
К себе Дональд Астер вернулся в несколько подорванном состоянии. Мысли разбегались, и сосредоточиться на делах не получалось, пожалуй, впервые в жизни. Врач сел за стол, с тоской посмотрел на огромную груду писем и документов, которую образовала секретарша, сдвинул ее в сторону и достал сигареты. Пепельница стояла тут же. Как хорошо, когда не нужно делать лишних движений. Дональд закурил, подумал о том, что не отказался бы от «травки», чтобы снять напряжение, и с тоской посмотрел в окно. Он не понимал, почему так эмоционально отреагировал на тот факт, что Геката с легкостью переключилась на другого, что этот другой - Мун. Он повысил ее, сделав заместителем Офелии Лоусон, но в итоге получил только претензии: «Тут столько бумаг, тут одна бюрократия, эта сучка Лоусон почти перестала брать меня на операции, этот гад Генри Аркенсон вообще меня на дух не переносит, это дискриминация». Некоторое время назад пришлось ее поставить на место и пригрозить исключением из ординатуры. Штиль присмирела, но, как выяснилось, ненадолго. Просто искала обходные пути. Астер не понимал, что происходит, но нутром чуял, что от этой женщины не стоит ждать ничего хорошего. Она готова положить все на кон, если речь шла про карьеру. Куда она метит? Вытеснить Офелию? Ей до Лоусон как до Японии пешком задом наперед. Штиль становилась крепким хирургом. Но крепкие хирурги не совершают прорывов. Крепкие хирурги - работяги, которые нужны, и без которых рухнет вся система здравоохранения.
Их место - на вторых ролях и на рядовых операциях. Ради Лоусон же в Треверберг приезжали со всего мира. Ради Лоусон и Аркенсона. Отделение торакальной хирургии на сорок три процента было загружено платными пациентами. А чеки администрация Астера выставляла выше рынка на двадцать процентов, прекрасно зная, что многие из пациентов готовы заплатить и в три раза больше, лишь бы попасть на стол к этим врачам. Особенно ценились их парные операции.
Врачи трудились над проблемой пересадки сердца. И Астер был уверен, совсем скоро он сможет заявить на весь мир, что его больница специализируется в том числе на пересадке. Первая в мире. Пока Демихов тренируется на собаках, а Джеймс Харди пересаживает сердца шимпанзе человеку, Лоусон и Аркенсон готовились к полноценной пересадке.
В этом ключе Штиль - не тот винтик, который стоит ценить. Ее легко заменить. Дональд посмотрел на документы. Он был уверен, что как минимум пятая часть этих бумаг - заявления от потенциальных ординаторов и интернов. Все хотят работать с доктором Офелией Лоусон.
Телефон зазвонил. Внутренняя линия.
- Да.
- Мистер Рамон Эверетт прибыл, - сообщила секретарша.
- Пусть войдет. И принеси мне кофе. А ему - что он сам попросит.
- Да, доктор Астер.
Рамон показался на пороге кабинета спустя полминуты. Он выглядел, как всегда, безупречно, но в этот раз от него веяло таким холодом, что Астер на мгновение поднял голову, будто перепроверяя, а это точно адвокат - или в больницу принесли кусок айсберга. Эверетт молча занял свое место в кресле напротив стола главврача, секретарша вслед за ним внесла поднос с кофейником, молочником, двумя фарфоровыми чашечками и блюдцем с печеньем и ретировалась. Дональд даже не успел ее поблагодарить. Видимо, девушка настолько привыкла к вежливости и внимательности Эверетта к своей персоне, что, столкнувшись с холодностью, решила, что на этом жизнь закончена. Такими темпами придется нанимать психолога для работы с обслуживающим и вспомогательным персоналом.
Когда дверь закрылась, адвокат поставил дипломат на пол и медленно поднял глаза на своего клиента. Тот выдержал взгляд с поразительным спокойствием.
— Я узнал, что страховая готовит дело для передачи в суд, - начал Дональд. — А наша с тобой задача была не довести до суда. Все было зря?
— Ты поэтому решил подстелить соломку?
Главврач недоуменно заморгал.
— Что? Нет. К причастности мисс Лоусон к взрыву мы еще вернемся и скорее всего в ее присутствии.
— Это я определю сам, - отрубил Рамон. — Про суд знаю. И не понимаю истерики. «Тревербергстрах» судится даже ради пары тысяч долларов. Сумма возмещения по лаборатории - четыре миллиона. Это баснословные деньги, естественно, они готовят дело в суд. Твоя страховка непосильна даже для них.
— Это же не мои проблемы?
— Нет, это твоя реальность. Я видел копии искового, вернее, его промежуточную версию. И знаю, что делать. Мы не планировали встречаться по этому делу до семнадцатого, и я не стану его обсуждать. Сейчас меня интересует присутствие здесь человека, которого быть не должно.
Астер неожиданно рассмеялся.
— Ну тут одно из двух. Либо мы оба знаем мисс Лоусон недостаточно хорошо, и она действительно имела отношение к взрыву, либо кто-то принес на место преступления ее перчатки и наследил. Она должна освободиться с минуты на минуту. Устроишь ей допрос с пристрастием. Или вместе? Она точно расколется.
— Закрой пасть, Астер.
Главврач замолчал и выпрямился в кресле. Он не ожидал подобной вспышки, и оказался к ней не готов. Синие глаза Эверетта разожглись непримиримым огнем, и он встал, не справившись с эмоциями.
— Я готов терпеть то, что вы вместе работаете, но не буду выслушивать твои шуточки.
— В чем дело, Рамон?
— Это моя женщина. И ты ставишь ее под удар.
— Придержи коней, для меня наличие улик против мисс Лоусон такая же неожиданность.
Эверетт остановился посреди кабинета и опустил на клиента тяжелый взгляд. Астер с удивлением отметил, что сейчас чувствует себя рядом с ним ребенком, хотя адвокат был молод. В нем жила та редкая внутренняя сила, которая стирала границы возраста, выводя на первый план знания и волю. В случае адвоката его карьера стала феноменом не только для Треверберга. Поэтому Дональд обратился к нему. Но кто ж мог предположить, что в этом простом на первый взгляд деле все окажется так сложно.
— Кому выгоден взрыв лаборатории? Тому, что знал, чем вы там занимаетесь. Или тому, кто не знал. Конкуренты. Личные враги. Партнер, который решил переметнуться?
Астер оказался не готов и к такому вопросу.
— Я на допросе?
— Да, черт возьми, — всплеснул руками Эверетт. — Или ты думаешь, что я без твоего участия вытащу твою задницу из дерьма?
Астер не ответил.
— Как с этим связан Мун? — задал новый вопрос адвокат. — Если тебя снимут с поста, кто больше всех обрадуется?
— Я не знаю!
Рамон вернулся в кресло, поднял дипломат, открыл его и достал оттуда одиночный лист бумаги.
— Соглашение, по которому ты даешь мне полный карт-бланш по выбору стратегии и тактики в рамках нашего сотрудничества. Я могу говорить, где и с кем хочу, имею доступ ко всем документам, имею право нанять частного детектива для перепроверки твоих слов. Словом, все, что позволит мне провести независимое расследование и выяснить, что на самом деле случилось с лабораторией.
Дональд Астер взял бумагу. Бегло прочитал текст, вздохнул и подписал документ. Рамон удовлетворенно кивнул.
— Я приступлю к работе после семнадцатого числа. Исковое подадут не раньше конца месяца, они собирают информацию. Думаю, даже в конце июня.
— Что требуется от меня?
— Больше ничего. Не звонить, не писать и не дергать меня по пустякам. И если надумаешь рассказать правду, рассказать ее.
— Я сказал все, что знал.
— Тогда задание тебе думать, кому выгодно, что ты занят лабораторией, а не чем-то другим. Что ты можешь потерять должность и даже сесть в тюрьму. Кто тебе мстит? Или удар направлен не на тебя, а на Муна?
Астер потер виски.
— Я не знаю, - негромко проговорил он.
Телефон зазвонил. Внутренняя линия.
— Астер.
— Здесь доктор Лоусон, она говорит, что вы назначали ей.
— Пусть войдет.
Рамон развернулся в тот момент, когда открылась дверь. Астер не видел его лица, только спину, но зато отчетливо увидел лицо Офелии в тот момент, когда она вошла в кабинет. В ее глазах вспыхнула такая гамма чувств, что Дональду стало трудно дышать и стыдно находиться с ними в одном помещении одновременно. Радость, страх, надежда, восхищение своим мужчиной. Она смотрела на Эверетта так, как в хороших фильмах влюбленные женщины смотрят на мужчин, которым подарили свое сердце.
