В восемнадцатом году дед, лет двадцать ему тогда было, в Череповецком уезде восстание крестьян подавлял. На ликвидацию восстания из Петрограда бронепоезд направили, а в него сводный отряд красноармейцев из рабочих Нарвской заставы погрузили. Командиром назначили Левку Епанчина, а деда в комиссары определили. Ну и что, что молодой. Революция молодых любит. А дед активный был, всегда на виду. И в командиры определили не его, а Епанчина только потому, что он сам из тех мест родом, все там знает.
Бронепоезд на станцию Шексна пришел, а там уже и восстание-то подавили. С одной стороны мужиков красноармейцы и чекисты из Череповца зажали, с другой вологжане. Их петроградский отряд, где дед комиссарил, начал местным чекистам помогать. Мятежники-то разбежались, их теперь по деревням надо ловить. Где втихую арестовывали, а где и стрельба была.
Левка Епанчин пошел с половиной отряда в Чуровское, а деда с остальными людьми в район Яганова отправил. Дед поначалу понять не мог — почему? Потом сообразил: в родном-то месте как воевать? Тут же у него родня живет!
Вот там-то, в Яганове, довелось деду одного мужика допрашивать, не простого, а из золотопогонников. Местного богатея сынок. Первую Мировую прошел, весь в крестах. Вот, у того-то он сундучок со сборами на мятеж и изъял. А уж куда офицера того девал — то одному деду и ведомо. Поначалу хотел сокровища из сундучка достать, да в Петроград отвезти, но решил, что лучше пока припрятать. А такие дела лучше втихаря проворачивать.Вот, как все уляжется, можно сокровища и забрать. А где лучше спрятать? Лучше, в каком-нибудь приметном месте. Но он тутошних мест не знает, а вот кладбищенская церковь никуда не денется. И в старых могилах никто копаться не будет, места на кладбище много. А он потом вернется и все заберет.
Припрятал дед клад, на всякий случай запомнил — где и что, и сколько шагов. А тут в село верховой прискакал — у соседей хреново, надо туда отряд вести. Вот и пришлось. И не до клада тут было. Дед головастым оказался. Подумал, что на память — надежда плохая. Лучше всего еще и карту смастерить, пока все помнит. А бумаги под рукой не было, так он на обороте иконы чертежик набросал.
А когда отряд воссоединился, они в какой-то деревушке на постой остановились. И дед с командиром в одной избе ночевали. Одну ночь всего, а потом их пути опять разошлись, как и почему — неизвестно. Только вот икона после этого пропала. Помозговал дед маленько и решил, что сам мог засунуть её в мешок Епанчина по ошибке, когда укладывал вещи, собираясь в дорогу. «Сидоры»-то одинаковые, а спешка почему-то была на тот момент нешутейная. Дед поначалу не расстроился. Место и так запомнил хорошо, а как будет ближайший удобный момент, сразу и вернётся. Да только не суждено было.
Мы сидели в перенакуренном кабинете местного опера, и его хозяин пару забегал с намерением прекратить нашу встречу, пора бы уже и честь знать. На выход, то есть. Я кивал головой и говорил: ещё десять минуточек. А «Роберт» делал страшное лицо: как, ему не дадут полностью выговорится? Я милостиво кивал ему головой — продолжай. И он торопливо продолжал:
— Деда направили в ВЧК служить, командировали в Среднюю Азию, там и отец родился, я же это и сам знал, да как-то в ум не брал. В Ленинград дед только в тридцать втором уже с семьей вернулся.А Епанчин сначала с чехами воевал, с Колчаком, потом где-то в Польше, а потом еще где-то. В тридцать четвертом они с Епанчиным встретились случайно. Тот уже в петлицах три шпалы носил, полком командовал. А когда былые дела вспоминали, Епанчин и рассказал, что нашел когда-то в вещмешке икону, да так ее с собой по всем фронтам и возил, хотя сам считался атеистом. Дед думал, что Левка эту икону давным-давно выбросил, а тут такое!
Собирался как-нибудь к Епанчину в гости зайти, но Кирова убили, а после этого все руководство НКВД по Ленинградской области арестовали. Ему повезло, что не расстреляли, а «четвертак» дали. Вначале лес валил, а потом золото добывал.
Рассказал мне это отец, а я ему вопрос: а где та схема, которую вы ночью рисовали? Ведь рисовали же? Он со словами, вот ведь заноза, достаёт из кармана смятый листок бумаги, показывает мне из своих рук — действительно, какая-то схемка — и рвёт на мелкие кусочки. Это, говорит, чтобы тебе всякая ерунда в голову не лезла. А то вознамеришься ещё клады искать.
Я у отца спрашиваю, а дед-то где? Уехал, говорит. Он, говорит, повидаться перед смертью заезжал. Уехал в свой Магадан.
С тех пор я на жизнь свою сквозь призму этой встречи смотреть начал. Вроде и не хочу так-то, а всё равно на это выходит. Иду с работы домой в наш «пенал», а сам думаю: там, наверное, и на кооператив[1] хватило бы. Получаю свои законные сто двадцать минус подоходный, минус бездетные[2] и опять про то, что там сокровища пропадают, мысли в голове крутятся. Познакомлюсь с девушкой, а в ресторан её сводить — уже проблема. Говорю, конечно, что я научный сотрудник, только упускаю, что младший. А мэнээсы у нас только для того, чтобы пробирки мыть да журналы заполнять. Ни уму, ни сердцу. И это за пять лет в институте. И перспективы никакой. А были бы деньги… Тут у меня фантазии, конечно, не хватало, но зато какое множество вариантов! И с девушками, и вообще…
И стал я этого Епанчина искать. В архивы писал, еще куда-то. Но тут облом. Узнал, что полковник Епанчин Лев пал смертью храбрых в боях под Новгородом, но у него осталась семья — жена Мария и дочь Аэлита. Вот, думаю, редкое имя у девки, отыщу, даже если замуж вышла. Стал дальше искать, но обнаружил, что Мария Епанчина умерла во время блокады, а дочь эвакуирована в Вологодскую область. А область большая!
Но тут, совершенно случайно, в нашей институтской библиотеке, а я в НИИ работаю, с библиотекаршей разговорился. И что-то мы об Алексее Толстом заговорили. А она вспомнила, что во время учебы у нее сокурсница была — Элька Епанчина, очень свое имя — Аэлита — не любила! И сокурсница как раз из Череповца!
Я это как знак судьбы расценил. Думаю, ведь всё сходится к тому, чтобы найти этот проклятый сундук. И этот шанс — именно для меня! А тут ещё мой отпуск подошёл.
Сказал родителям, что погощу у друга. Они его знали, как хорошего парня и беспокойства не проявили. А я на Московский вокзал — и в Череповец. Комнатенку около вокзала снял, за рубль в день, опять повезло, получается. Решил начать с центральной библиотеки, а там и искать не надо — прямо на стенде написано — заведующая фондами А. Л. Епанчина. Начал к тетке клинья подбивать — вроде бы, нравится она мне.
«Роберт» выдохся, и я, наконец, разрешил ему закурить.
— Скажи-ка мне, Алексей, — я, пожалуй, впервые назвал его настоящим именем, и он это оценил, — а к чему была вся эта эпопея с записками из газетных букв?
Тот усмехнулся.
— Ну как же! Библиотечная тётенька, синий чулок, жизнь, скорей всего, представляет по книгам. Вот и предложил ей то, чего должно в непрактичной душе отозваться в первую очередь. Напугается, а тут я — сильный, добрый и готовый помочь. Она уже и повелась на мои знаки внимания. Да-а… Но домой — ни в какую. Пришлось действовать по-другому. Так и узнал, что есть ещё одна Епанчина. Ну, а дальше вы знаете.
Мне стало жалко его добивать, но ведь обещал же по-честному.
— Этот схрон, кладом назвать его не могу, мы нашли исключительно благодаря тебе. Ты до конца был на шаг впереди. Только не гордись сильно, это не значит, что упреждал наши действия, а просто неосознанно вёл за собой. После кражи писем, например, которые и дали тебе знание о второй Епанчиной, стало совершенно понятно, где тебя искать. Хорошо, что успели вовремя и не позволили тебе наломать дров пострашнее. А ты мог бы, уж поверь мне.
Сидящий напротив меня парень сверкнул глазами. Похоже, он был со мной согласен.
— Мы восстановили схему на иконе, криминалистическая техника помогла, и расшифровали её. Нашлись люди, определившие место, ты бы мог и не найти. Остальное — дело техники, как говорится. Ты можешь мне не верить относительно содержимого сундука, но я тебе покажу ещё один документ.
