— Ужасно, — прошептал Мартин.
Чувствовалось, слова профессора потрясли слушателей. Они сидели растерянные, взволнованные, понурив головы, будто в чем-то уже признали себя виновными. Мартин застыл с блюдцем и чашкой, руки дрожали, посуда звякала.
Молчание нарушил Грег. Тоном, словно он и считает себя главной причиной человеческой драмы, спросил:
— Что же нам делать? — Голос прозвучал беспомощно. — Подскажите, профессор, вы мудрее и опытнее, вы умнее нас?
— Что делать? — повторил Эдвин. — Думать! Думать и не спешить. Иначе натворите такого, — он закатил глаза, — чего себе никогда не простите, да и вам никто не простит.
— Мысли разрывают и терзают головенку, — словно про себя произнес Уваров.
Грег обвел друзей взглядом, сморщился плаксиво, по-детски, и предложил:
— Давайте думать сообща. Должно же быть какое-то приемлемое решение, какой-то оптимальный вариант.
— Одно есть. — Эдерс вскинул голову и тряхнул волосами. — Все уничтожить, как собирался сделать Смайлс — он был не глупей нас. В крайнем случае подождать до лучших времен.
— А когда они наступят, эти лучшие времена? — спросил Мартин. — Может, и в живых-то никого не останется.
— Не вижу ничего более подходящего, — вновь заявил доктор. — Мне не по сердцу слова профессора, даже подташнивает на нервной почве. Я настаиваю на уничтожении, хотя и считаю это варварством, — он вытер вспотевшее лицо, — но отказываюсь быть участником или соучастником невиданного и кошмарного преступления.
— А вы, профессор, видите какой-либо выход? — Грег с надеждой взглянул на Эдвина. — Ничего вам не подсказывает интуиция?
— Пока нет. Помалкивает. Мир взбесился. Жажда власти и наживы, словно амок, делают людей бездумными и безответственными, способными на самую вопиющую пакость. Как ни банально, но общество наше еще не доросло нравственно и морально до столь серьезных открытий. Их можно повернуть и так и эдак. Наши деятели, без сомнения, вывернут по-сволочному.
— Если бы кто-нибудь потрудился подсчитать, каких денег стоит вооружение человечеству. Уму не постижимо! — Эдерс схватился руками за голову, вцепился в волосы, словно хотел вырвать.
— Смотря какому уму, — вставил физик. — Одних приводит в ужас и трепет, других в восторг и благолепие.
— Минуточку, Миша, — остановил его Мартин. — Фрэнк как-то упоминал о моем пристрастии, или, как он называл, слабости к сообщениям прессы. Что поделаешь, каюсь, нравится читать о сенсациях, открытиях, рекордах, а порой и скандалах. Но я и анализирую. К тому, что вы сказали о пользе разоружения, добавлю несколько цифр, слушайте. — Он открыл папку и зачитал: — «Средств, потраченных на производство одного танка, хватило бы на строительство 1000 учебных классов для 30 тысяч детей», — это на земле.
Посмотрим, как обстоят дела в небесах. «Стоимость постройки одного бомбардировщика равна примерно годовой зарплате 250 тысяч учителей или строительству и оснащению оборудованием 75 госпиталей на 100 коек каждый».
Он помолчал и продолжил:
— А вот на море. «Цена ядерной подводной лодки «Трайдент» покрывает расходы на обучение 16 миллионов школьников или на строительство 400 тысяч квартир для двух миллионов человек».
Впечатляет? Но ведь штуками не ограничиваются — строим не одну лодку, а сотни. Бомбардировщиков и танков — тысячи. А сколько стоят ракеты? Какими суммами измерить то, что миллионы людей вместо занятия общественно полезным трудом носят военную форму и оружие? И это не только руки и мускулы. Сотни институтов, тысячи заводов, десятки тысяч умов заняты в сфере вооружения.
— Молодец, Мартин. Так их, злодеев! — с жаром подхватил профессор. — Меня бесит, выбивает из колеи: каким туполобым нужно быть, чтобы не понимать — в грядущей войне победителей не будет. Средства обнаружения и оповещения достигли такого совершенства, что за первым ударом тотчас последует неотвратимое и неизбежное возмездие. Да и у нас с вами получается и так плохо, а эдак еще хуже, — вздохнул профессор и вдруг лукаво улыбнулся. — Но мы не обсудили и другую возможность.
— Какую? — одновременно воскликнули Грег и Уваров.
— При Организации Объединенных Наций существует ЮНЕСКО — оно ведает вопросами образования, науки, — он кивком как бы подчеркнул это слово, — и культуры. В задачу этого органа входит содействие сотрудничеству, миру и безопасности. Если вручить открытия им?
— Вот это да-а-а, — протянул Эдерс. — Ну конечно же!
— В конце концов вы можете передать им лишь медицинскую и энергетическую части, ликвидировав то, что может обернуться смертельным оружием.
— А они дураки? — Доктор усмехнулся. — Быстро до остального докумекают. Т-поле решает массу проблем.
— Я не хочу давить на вас своим авторитетом, — Эдвин пожал плечами. — Материалы в ваших руках — вам и принадлежит последнее слово. Мое мнение: вы обязаны помочь человечеству, но так, чтобы не ввергнуть его в немыслимые бедствия.
— А если там спросят, откуда мы это достали? — Эдерс прищурился. — Начнут выяснять, то да се.
— Можете вполне искренне заявить: обнаружили случайно в гробнице, когда отдыхали у меня. — Профессор откинулся в кресле. — Это же так и есть. Из любопытства полезли поглазеть в раскопку, а там всякая всячина. Я подтвержу. Опять же из любознательности сунули нос в эти штучки.
— Замечательно, — встрепенулся Уваров.
— Подумайте, — профессор налил себе кофе.
— Да чего еще думать? — Физик обвел собеседников удивленным взглядом. — Это и так ясно.
— Ему всегда все ясно, — съязвил доктор. — Но ведь и там могут оказаться недобросовестные люди.
— Извините. Но так мы договоримся до абсурда. — Мартин встал. — Мне кажется, профессор абсолютно прав.
— А как мы доставим туда материалы? — Тон Эдерса был таким, будто передача открытий не вызывает сомнений.
— Вы тоже согласны? — спросил Грег.
— А что, я хуже других? — вспылил доктор. — Я просто хотел разобраться более объективно и осторожно, дело ведь очень серьезное, и решать его надо не с бухты-барахты. Легкомыслие и детская восторженность некоторых, — он покосился на физика, — мне не свойственны. Я в конце концов хирург и привык отвечать перед своей совестью, если в твоих ладонях человеческое сердце. И я…
— Вот и держите его крепче, — вставил Уваров со смешком.
— Не острите, Миша, ничего смешного в моем поведении я не вижу. Надо взвесить, обсудить. И я не возражаю…
— Но вы же как раз сначала и возражали?
— Вам показалось, я не против, но призываю к-осмотрительности.
