Жерару. Какова вероятность, что тут будет гулять другой счастливый обладатель подобного антиквариата?!
– Что ещё интересного? – спросила Макс устало.
Полицейский покрутил головой.
– Всё интересное, – ответил он. – Следы. Стена эта…
Ах да, стена. Тропа заканчивалась у скалы – дальше которой дороги уже не было. Но Максис вслед за полицейским склонилась над камнями. Это не понравилось котёнку – он устал сидеть на руках – и Макс передала его другому парню.
Да, следы были примечательные. Детектив встала, прошлась туда-сюда, стараясь не затоптать то, что у них тут было. Пятнышко крови на скудном снежном покрове под деревом, примятая сухая трава, как будто кто-то сел… Здесь было несколько человек… По подсчётам Макс – четверо, а по следам выходило больше.
– Вот здесь, – сказал вдруг третий полицейский. – Смотрите, какой маленький и узкий след. Возможно, женский… А тут снова немного крови.
– Мари-Жанна говорила, что Флобер был ранен, – проговорила Макс. – Жан, так что там с дорогой? Вы не припоминаете эти места?
– Я был тут очень давно, мадемуазель, ещё мсье Венсан был достаточно молод, – ответил мужчина. – Я помогал ему размечать дорогу. Где-то здесь она и кончалась – но тогда была арка, проход между двумя здоровенными иглами…
– Иглами? – удивился один из полицейских.
– Это ведь Иглистые горы, – ответил повар. – Да, эти огромные длинные плиты, торчащие вверх, они издалека кажутся острыми, как иглы. Вот две из них сходились вот так, – тут он сложил ладони домиком, – а между ними арка, можно было пройти. Теперь тут стена и я не знаю, куда идти. Мсье Флобер бродил тут – быть может, ему и известно.
– Но Флобера увели преступники, – буркнула Макс в крайней досаде.
И ударила обеими ладонями по каменной плите, преградившей путь. И увидела, что цепочка капель крови будто бы уходит под неё. Да и следы… вот тот, большой, словно напополам разрезан, и где половина? Прямо под камнем. Как это возможно? А тут и кот спрыгнул с рук Жана. Подошёл к стене, поскрёб лапой и мяукнул.
– Жан, – позвала Макс, – а мсье Венсан Соврю ничего не говорил про дверь?
– Он всё вспоминал старые восточные сказки, особенно ту, в которой бедняк и тридцать три разбойника, – сказал повар, – знаете, «кунжут, откройся!»
– Всегда интересовала, отчего не конопля, – ворчливо сказала Макс, – больше бы по смыслу подошло. – Ну? Что стоите, ждёте урожая трюфелей? – обратилась она к трём полицейским. – Лучше подумайте, как это открыть!
Полицейский, которого, кажется, звали Люка, прошёлся вдоль каменной преграды, которую всё настойчивее царапал кот бабули Орабель. Котёнок на руках Макс тоже беспокоился, но вырваться не пытался – только пищал и скрёб лапами, норовя зарыться поглубже под жакет. Макс прижимала к себе дрожащее худое тельце, жалея малыша. Она никогда не жаловала кошек, но этот почему-то вызывал в ней чуть ли не материнские чувства.
– Эту плиту сдвигали влево, – сказал один из парней, одёргивая мундир и счищая с перчаток грязь. – Но мы не справимся. Если бы мадам…
– Мадемуазель, – оборвала его Макс. – Отойдите-ка.
В конце концов, у неё ведь в кармане лежал необработанный минерал, а с ним она чувствовала себя сильной. Коэффициент магии слабый, говорите? Ха! Здесь, вблизи от месторождения, на все эти уровни и коэффициенты можно было наплевать… Она отдала котёнка полицейскому, подошла к двери. Одна рука в кармане – в кулаке зажат минерал, вторая – на каменной двери. Казалось, что сейчас она всемогуща… Но нет. Ладонь лишь скользнула по холодному камню.
– Давайте попробуем её сдвинуть, – предложил кто-то. – Ведь те, кто зашёл туда перед нами, это сделали.
– Нет, дайте я ещё раз, – упрямо сказала Макс. – Мне это надо.
В ней накопилось столько всего, что она охотно измолотила бы камень в мелкие осколки. Заодно и злость бы выпустила всю без остатка. А она злилась! На дело, которые оказалось таким сложным, на бабулю Орабель, решившую целую неделю колесить по городу и делать дурацкие снимки, на навязанного ей ловкача, который глупо подставился под удар и теперь мог погибнуть ни за что. На неизвестно где болтавшегося комиссара Матьё, которого она даже не знала, и заодно на бывшего комиссара Бланшетта, уговорившего на дурацкую сделку. И снова на Жерара, некстати разбудившего в Макс давно уснувшие хрупкие чувства. Она страшно злилась на то, что по участку однажды поползли самые грязные сплетни о ней и Анри Бланшетте, и на того, кто их распустил, огорчённый тем, что она отклонила его ухаживания. Ей было больно видеть презрительные усмешки на лицах сослуживцев, думавших, что Макс идёт на повышение благодаря связи с пожилым комиссаром, которого она воспринимала как родного отца! Как было плохо, когда Бланшетт уволился… И как же это всё злило! Ещё она вспомнила бывших ухажёров и вообще всех людей, которые все что-то ожидали от Макс и брали, брали, не трудясь давать взамен! И она злилась на Жильбера и Кати, заперших сына, и на Флобера, невовремя вспомнившего о своей любви, и на Мари-Жанну, которая подговорила Жерара удрать из Соврю-мэнор. И снова на Жерара, который наверняка получал удовольствие от того, что выпрыгнул в окно и унёсся в неизвестном направлении. А также радость, когда избавился от поводка…
А пуще всего Максис Жаклин д`Обер злилась на себя. О, она в ярости была от себя, той, которая отчего-то умела лишь злиться. Куда подевалось всё остальное? Злющая женщина на пути неизвестно куда, без перспектив и даже без мужа, зато со старинным сервизом и бесконечно сыплющимися ниоткуда букетами. Отпугивающая всех своей злостью… Всех, кроме Жерара.
Сейчас бы отхлестать его по щекам за все, что было и чего не было. Но между ними была каменная стена, и её следовало убрать. Вот сейчас благодаря минералу и злости она сумеет, да, сумеет! Ей даже показалось, что у неё засветились собравшиеся в кулак пальцы.
Макс уже приготовилась разнести скалу вдребезги, когда вдруг о её ноги потёрся рыжий толстый Папийон. Она опустила взгляд и встретилась глазами с котом, и он вопросительно мявкнул в ответ. И Макс опомнилась. Вдребезги – не стоит, потому что будут осколки, которые могут навредить людям, да и ей самой. И всю скопившуюся злость лучше взять бережно в руку и ею легко, как по маслу,
