в дальнем конце рядом с ризницей определенно мелькнула чья-то тень, и хлопнула входная дверь.
— Я быстро, — на ходу крикнул Мельник звонарю, — и бросился догонять неизвестного.
Он быстро выбежал из храма и припустил вслед мелькавшей впереди тени. Но сколько ни гнался, не смог догнать беглеца. В какой-то момент человек словно исчез. Мельник еще немного походил по улицам села, да так ни с чем и вернулся к храму. Когда Мельник со звонарем беседовали, в келейке звонаря горела лампадка. Сейчас же Мельник увидел, что окно совсем темное. Быстрым шагом добрался он до комнаты, которую покинул всего каких-то полчаса назад, дернул ручку двери и с удивлением обнаружил дверь запертой. Удивился. Ведь звонарь никогда дверь ни изнури, ни снаружи не запирал. Постучал легонько и позвал Парамона. Ответом ему была тишина. Нехорошее предчувствие охватило Мельника, он быстро обогнул угол церкви и подошел к окну. Оно оказалось не заперто. Хотя Мельник точно помнил, что, когда он пришел в келью, ставни были плотно прикрыты. Сейчас же между ними угадывалась щель. И, хотя было темно, но Мельник точно видел, что окно приоткрыто. Он быстро открыл створку и заглянул внутрь. Головой к окну с окровавленным лбом, навзничь лежал звонарь. Не раздумывая, Мельник быстро перепрыгнул через подоконник и сразу оказался рядом с лежащим. Наклонился к нему и услышал тихий стон.
— Парамон… Парамон, слышишь меня? — растерянно и тревожно спрашивал Мельник. В ответ звонарь только стонал. Мельнику удалось лишь разобрать несколько раз повторяющиеся слова:
— Не он… не он… не он…
— Подожди, Парамон, не умирай. Я сейчас.
С силой отпихнув подпорку от двери, он стремглав вылетел через коридор на улицу и помчался во весь опор за местным лекарем. Уже через несколько минут они вдвоем вернулись к храму и поспешили в келью звонаря. Там они увидели стоящего на коленях над ним местного батюшку. Он истово крестился и причитал:
— Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй нас, грешных…
Лекарь подошел к священнику, уверенно взял его за локоть, попросил удалиться и склонился над раненым. Мельник удивленно спросил:
— Батюшка, что вы тут делаете в такое время?
— Лампадку забыл погасить, когда уходил. Пожара испугался… Вот вернулся… Видел, как ты словно ошпаренный выскочил из храма. А потом вот и Парамона нашел. Каюсь, растерялся я… — ответил, чуть виновато настоятель. Смущение совсем шло высокому статному крепкому, с окладистой длинной бородой священнослужителю.
«Надо же, — подумал Мельник, — и батюшке не чужды простые человеческие чувства. Смущается вон».
Из кельи звонаря вышел лекарь и деловито распорядился:
— Как хотите, а надобно доставить Парамона ко мне в дом. Все, что смог, я сейчас сделал. Но оставлять его тут нельзя. Слаб он, крови много потерял. Да и под присмотром у меня будет. Дочка моя его выходит.
Тут уж и батюшка оживился:
— Конечно, конечно. Вот мы сейчас с Мельником и донесем. Сил у нас двоих достанет, да и близко тут. И знать-то никому лучше пока ни о чем и не надо.
— Это правда, — согласился лекарь.
Через час так пока не и пришедшего в себя звонаря настоятель и Мельник со всеми предосторожностями перенесли в дом лекаря и уложили на лавку за печкой. Дочка лекаря тут же умело начала хлопотать над раненым, и Мельник успокоенный, что его новый друг в надежном месте, откланялся и собрался домой. Они вместе с батюшкой вышли на улицу, и священник спросил:
— А ты что делал в келье в такой час у Парамона?
Мельник рассказал батюшке, что пришел проведать, да принес ужин звонарю. Только про тайну, которую поведал ему сторож-звонарь, ничего не рассказал настоятелю храма. Сначала надо самому обдумать услышанное, да с женой посоветоваться.
— И кто же его так? — подозрительно взглянув на Мельника, спросил священник.
Мельник, будто не заметив недоверия батюшки, ответил, что то ему неведомо. Развернулся и зашагал к своему дому. Время было уже совсем позднее, скоро уж первые петухи кричать будут. Батюшка еще немного постоял, глядя в удаляющуюся спину Мельника, и пошел к храму. Лампадку все же требовалось погасить.
Уже подходя к своему дому, Мельник увидел на крыльце силуэт человека.
— А это еще кто? — встревожился хозяин.
Он осторожно, крадучись, подошел к перилам крыльца и заглянул за них. У дверей в нерешительности с поднятой для стука рукой стоял староста. Мельник успокоился и, выпрямившись во весь свой богатырский рост, смело взошел на крыльцо.
— Доброй ночи, — поприветствовал он местного предводителя. — Случилось чего?
Староста так и присел от неожиданности. Потом замялся. И попросил:
— Отойдем? Поговорить мне с тобой надобно.
Вся фигура старосты и его манера говорить до крайности удивительно не сочетались с обычной уверенностью и решительностью. Мельник не смог отказать старосте в просьбе. Они сошли крыльца и сели на лавку рядом с колодцем во дворе дома Мельника.
Староста помедлил, потом молча снял картуз, завернул прядь волос над правым ухом. И тут прямо перед глазами Мельника появилась уродливая красноватая родинка. От пронзившей его догадки, Мельник отшатнулся, как от удара, и вскочил на ноги.
— Узнал, — обреченно кивнул головой тот. — На мне тот несмываемый грех. Нет мне оправдания. Поверь мне, нет страшнее никакой кары, чем когда всю жизнь душа болит. Ты вот от меня сейчас как чумного отринулся, и любой бы так, кабы знал про меня все. И горько мне от этого, и знаю, что заслужил. Думал, может, забудется со временем. Женился вон, трех девок вырастил, да замуж выдал. Сына родил… Но, видно, правда люди говорят, что за грехи в молодости платят до старости, что один в грехе, а все в ответе. Вот и со мной так. Выслушай меня, на коленях молю, не прогоняй. За всю жизнь никому о своем паскудстве не рассказывал. Батька только мой, да мамка знали. Да теперь уже и они на погосте, — староста с болью и надеждой посмотрел в глаза все еще стоявшему напротив в ужасе Мельнику. Потом медленно сполз с лавки и опустился перед Мельником на колени. — Прошу, не прогоняй. — Потрясенный Мельник продолжал стоять, так ничего и не ответив. Тогда староста, так и не встав с земли, прижал смятый в кулаке картуз и торопливо, словно боясь, что Мельник все же начнет его гнать, заговорил:
— Любил я твою сестру. Как солнышко она была для всех нас. В жены звал. Батька мой против был. Говорил, не ровня она нам. Но я, хоть и послушным всегда был, в тот раз заартачился. Сказал, все равно женюсь, если Ася пойдет. А она все мои
