– Я… сам сочинил несколько рассказов, сэр, – признался Уэлгерд, заглядывая мэтру через плечо.
Конан Дойл поднял голову:
– Вот как? Вы тоже литератор?
– Пока ничего особенного не получилось, сэр. Разные детективные истории. Ограбления, полицейские. Но моей супруге нравится. Иногда она даже дает советы.
– А джентльмены из Скотленд-Ярда помещение осматривали? – неожиданно спросил Дойл.
– Они все прочесали, сэр. Очень тщательно.
– Замечательно. – Дойл протянул блокнот охраннику. Там было написано: «Достойному человеку Уэлгерду. Продолжайте сочинять. Артур Конан Дойл».
Охранник пробормотал слова благодарности. Дойл дотронулся до края шляпы и двинулся по коридору.
В зале археологических находок Дойл миновал колоссальный ассирийский рельеф, по сравнению с которым выглядел карликом. Посмотрев на Розеттский камень[4] и мраморные статуи Элджина[5], он спустился на один пролет и прошел в зал античной греческой керамики и текстиля. Экспонаты его совершенно не интересовали, что было странно для человека, занимающегося расследованием ограбления. Он остановился у двери в туалет, расположенный в дальнем углу, и вошел.
Стены на две трети были выложены белыми и зелеными шестиугольными плитками, а выше выкрашены желтой краской, в некоторых местах она отслаивалась. В кабинках для слива воды следовало потянуть за цепочку. Это ничем не примечательное помещение находилось в историческом месте. Именно здесь начали копать котлован для фундамента этого здания в стиле неоклассицизма, которое Роберт Смирк задумал возвести после сноса дома Монтегью, где с 1759 года размещался музей.
Дойл вымыл руки, вытер их полотенцем, висящим над раковиной, и повернулся к стене напротив двери. Коснулся ладонью одной из центральных плиток, передвинул руку вверх на две плитки и сделал то же самое. После чего его рука скользнула еще наверх примерно через пять плиток, а затем опустилась вниз на четыре.
Через несколько секунд раздался скрежет, и часть стены отошла назад в темноту, обнаружив неровный контур тайного прохода. Дойл толкнул дверь дальше, быстро обернулся и скрылся в тени. Механизм снова заскрежетал, и стена приняла свой обычный вид.
Ярко вспыхнувшая спичка осветила лицо Дойла, когда он зажигал свечу на жестяной подставке на полу. Винтовая лестница вела вниз на двенадцать ступеней. Ровно через шесть штукатурка на стенах заканчивалась, и дальше шел просто камень. Последняя ступенька упиралась в деревянную дверь. Дойл повернул ручку.
В кабинете пахло старыми бумагами и жасминовым ладаном. Помещение было довольно тесным, способным вместить лишь письменный стол с креслом у стены, гардероб и книжный шкаф. Потрескавшиеся стены задрапированы арабскими шелками темно-фиолетового и изумрудного цветов. В стоящем в углу гардеробе располагалась часть знаменитой коллекции обуви Дюваля. Тайские тапочки, тибетские ботинки из кожи яка, немецкие танцевальные башмаки на деревянной подошве, поношенные самурайские сандалии с отверстиями для двух пальцев и многое другое.
Дойл приблизился к настенной вешалке. Наверху лежал талисман Дюваля – искривленный кусок дерева длиной чуть более полутора метров с гладкой поверхностью, на ней была выжжена надпись на древнем языке друидов. На стойке висели берет Дюваля и его пальто.
– Как же так, Константин? – прошептал Дойл. – Значит, ты вышел прогуляться под дождем без верхней одежды? Без своего берета?
Дойл бросил взгляд на шахматную доску на столе, где игра была прервана посередине, и повернулся к книжному шкафу у стены, самой дальней от двери. Там хранились оккультные тексты, в числе которых несколько редких первых изданий. Фолиант 1619 года «Ключ к алхимии» Роберта Флудда, «Откровения колдунов» Анри Боге 1608 года, «Изида без покрывала» Блаватской и «Пророчества Мишеля Нострадамуса» 1555 года. Завораживающие названия для любого адепта оккультизма, но детский лепет для мага ранга Дюваля.
Внимание Дойла привлекла карта мира восемнадцатого века, прибитая гвоздиками над столом. Она была испещрена сотнями небольших рукописных заметок. Символы, крестики, даты. Дойл достал из кармана пиджака лупу и приложил ее к карте, прослеживая пальцем линию от Греции до Италии. С трудом удалось прочесть:
«420 г., первое упоминание о заблудшем племени – из Афин в Рим. Справиться в журналах у Ди относительно даты, упоминаемой у Еноха. Племя разделилось в Имперской Персии. Часть направилась в буддийскую Индию, остальные в Китай династии Хань».
На одном из гвоздиков, держащих карту, Конан Дойл заметил амулет, монету на ленточке. На лицевой части изображен воин верхом на коне. Может, похожа на римскую. Он снова принялся разглядывать карту. Остров Манхэттен в Соединенных Штатах был обведен толстым кружком. Рядом надпись:
«Некоторые факты указывают на то, что племя объединилось в Нью-Йорке. Проконсультироваться с Лавкрафтом.
Новые игроки. Новые опасности. Религиозный орден Золотой утренней зари».
Последняя строчка, написанная почти каракулями, подчеркнута несколько раз:
«ОХРАНЯТЬ ТАЙНЫ ЕНОХА»
– Как же туда попасть? – произнес Дойл, осматривая комнату.
Он пошарил пальцами под антикварной пепельницейлампой, прохлопал боковые стенки книжного шкафа, перебрал все книги в поисках пустот под переплетом, отогнул край персидского ковра и простукал деревянные половицы. Тщетно. Расстроившись, Дойл некоторое время блуждал взглядом по шахматной доске на столе Дюваля.
С Константином он всегда играл белыми и неизменно проигрывал. Тот просто забавлялся, намеренно оттягивая роковой конец. Но на сей раз у белых было явное преимущество.
– Конечно, надо сделать рокировку, – пробормотал Дойл, меняя позиции ладьи и короля.
И тут же в книжном шкафу что-то щелкнуло.
– Надо же, какой шельмец осмотрительный, – с улыбкой прошептал Дойл.
Дюваль был на высоте, даже находясь на том свете.
Дойл осторожно отодвинул книжный шкаф от стены, где обнаружилась кабина лифта. С сильно бьющимся сердцем он сунул трость под мышку и со свечой в руке вошел в кабину. Повернул управляющую ручку по часовой стрелке на половину оборота. Механизм негромко загудел, дверь кабины захлопнулась. Кабинет Дюваля пропал из вида. В течение десяти секунд удушающую черноту чуть рассеивало подрагивающее пламя свечи. Натужно скрипел скользящий по металлу толстый канат. Кабина покачивалась. Наконец, слегка завибрировав, остановилась. Дойл прижался к стенке и постоял так, прислушиваясь к собственному дыханию. Затем сдвинул дверь в сторону и вышел на роскошный красный бархатный ковер.
