Или — или. Выбор. Между славой и гибелью. Между благом человечества и собственным благом. Газеты твердят: маленький человек, сегодня ты особенно ничтожен. Ты винтик сверхсложной машины современности… Миллер тоже так считал. Но в наше время маленький человек может оказаться у кнопки, повелевающей силами ада и рая. Все беды и заботы мира лежат на твоих плечах, маленький человек, профессор Миллер!
Вот и сегодня, как много раз за последние дни, с потухшей сигаретой в руке он стоял посреди кабинета. По циферблату настенных часов бежала секундная стрелка. Секунды, минуты, часы… Рано или поздно, но он должен принять какое-то решение… На его открытие завтра набредет кто-то другой. Это неизбежно. И тогда ответственность перед самим собой и перед всем человечеством ляжет на плечи этого другого, но кто знает, что решит он?
Когда зазвонил телефон, Миллер догадался, что это Ирен. Он волновался, видя издали девушку, похожую на нее. Он волновался, проходя мимо тех мест, где они бывали вместе. Миллер мог представить мир без себя, но представить себя без Ирен — это было выше его воли.
Он снял трубку:
— Да…
— Ты решил?
Миллер едва не застонал. Вчера, в минуту слабости, он малодушно попытался переложить тяжесть решения на ее плечи. Он не сказал Ирен ничего о существе своего открытия, — он просто дал ей понять, что стоит на грани решения, от которого зависит либо их собственное счастье… либо счастье всего человечества.
Ирен ответила ему тогда: «Я хочу быть с тобой. Как всякая женщина, я хочу иметь свой дом, своих детей — твоих детей. И чистое небо над головой. Мне легко принять решение, но решать должен ты. Потому что, если это сделаю я, ты мне не простишь». Она права. И что бы она ему ни сказала, свободы в их отношениях уже не будет.
— Ты меня слышишь? — спросила Ирен. — Ты еще не решил?
— Завтра утром…
Почему завтра утром, он сам не знал. Наступило молчание. Миллер готов был взвыть от боли.
— Завтра утром, Ирен! Я буду тебя ждать… И прости!
Он бросил трубку. Потом побрел к двери. Его вел уже не разум, а инстинкт, желание найти кого-то более сильного, умного, кому можно было бы пожаловаться, как в детстве он жаловался отцу.
Миллер не помнил, как очутился у двери профессора Чвиза. Это был единственный человек — его старый учитель, — к которому он еще мог прийти. Не рассказать — об этом не могло быть и речи, — но хотя бы услышать его спокойный голос.
На дверях лаборатории горела надпись: «Не входить! Идет опыт!»
Но Миллер не заметил ее. Он дернул дверь, она не поддалась. «Старик опять заперся, чтобы ему не мешали», — подумал Миллер и нажал тайную кнопку, отключающую блокировку. Дверь распахнулась, и он вошел в лабиринт установок.
Он шел мимо электронных машин, не видя их, думая о своем. Его лицо отразилось в экране телевизора. «Нет, нет, — говорил он себе, — мой страх ложен! Разве прокляли себя создатели атомной бомбы?» Он шел мимо колонн Графтена, мимо бетонных выступов, за которыми прятались шины, несущие в себе миллионы вольт напряжения, мимо пультов электронных микроскопов. «Хорошо то, что разумно, — билось в голове. — Какое мне дело до всех, если меня ухлопают дороны и меня не будет?»
Он шел мимо полусфер гиперрегулятора — гордости старика Чвиза. «Жизнь, богатство, Ирен, дети, власть, слава — стоит ли отказываться от всего этого из-за дурацкой политики?»
Что-то радугой сверкнуло перед глазами Миллера. Какая-то пелена окутала раструбы гиперрегулятора. Миллер взмахнул рукой. Ее кольнул холод. Сверкание исчезло. Миллер опомнился. Нет, он попал не туда… Надо взять влево.
— Миллер, вы опять здесь? — вскричал Чвиз, увидев его. — Я же просил вас…
— Меня? — сказал Миллер. — Это было, наверное, вчера, дорогой учитель, когда вы прогнали своего любимого ученика из лаборатории.
— Идите домой, Миллер, на вас нет лица.
— Пустое… Нервы.
— Но у меня до нуля упало напряжение! Миллер, вы случайно…
— Простите, Чвиз. Возможно. Я задумался. Но разве у вас идет опыт?
Борода Чвиза стала торчком.
— Вы были в камере?!
— Это опасно? — Миллер спросил почти равнодушно.
— К счастью, нет. Но вы меня напугали. Вот этот кролик, — он показал на застекленный вольер, — благодаря вам мог превратиться в эдакого сфинкса…
— Как жаль, учитель, что я не перенял у вас способности шутить! Но простите меня, я, кажется, действительно очень виноват, что помешал вашему опыту.
— Ничего страшного, Миллер, ничего страшного. Но вам следовало бы отдохнуть. Погодите, я провожу вас.
…Заснуть в эту ночь Миллеру не удалось. Тьму наполняли лица, даже когда он плотно зажмуривал глаза. Лица. Молодые, старые, красивые, уродливые, они толпой шли через сознание и смотрели, смотрели на Миллера. Их взгляд был невыносим. Так, вероятно, могли смотреть те, кого нацисты вели в газовые камеры.
С истерзанными нервами, стучащим сердцем Миллер бросился к ванной, чтобы принять холодный душ и хоть так прогнать видения.
И в эту минуту он услышал, как в замочной скважине входной двери заскрежетал ключ. Миллер обмяк. Ключ повернулся. Кто-то осторожно нажал дверь, но запор изнутри не поддался. Тогда за дверью стало тихо. «Что за бред! — подумал Миллер. — Кому я нужен, если мои секреты еще при мне?»
В порыве отчаянной решимости он отбросил запор и распахнул дверь. На лестничной площадке никого не было, но внизу затихали шаги.
На следующее утро, как обычно, ровно в девять Миллер был в институте. Он прошел длинным коридором, легким наклоном головы приветствуя встречных, и, остановившись перед дверью своего кабинета, не сразу понял, что она уже отперта. «Странно», — подумал Миллер и вошел в кабинет.
Мягкий щелчок заставил обернуться человека, стоящего спиной к Миллеру и перебиравшего бумаги на столе.
— Простите, я не совсем понимаю… — начал Миллер, плохо сдерживая раздражение от бесцеремонности посетителя, — это мой кабинет и…
— Ваш? — изумился человек у стола, и в этот момент Миллер вдруг понял, что тот удивительно, просто удивительно похож на него. Такое же растерянное, веселое недоумение заметил он и во взгляде незнакомца. Миллер бросил портфель в кресло и подошел ближе, вглядываясь в стоящего напротив человека. Он видел себя! Именно таким он знал свое лицо. Час назад, когда он брился, он видел вот этого человека в зеркале. Зеркало? Голографическая проделка шутника Раута из оптической лаборатории? Он подмигнул своему изображению, но оно не ответило ему, и он понял, что это реальность.
