которая пребывала в полнейшем ступоре. Жерар заметил, как разные участники этой истории покидают месторождение. Полицейский Люка, пострадавший от выстрела из парализующего ружья, был без сознания и с потемневшим лицом – его унесли слуги. Пожилая дама Орабель, которую нёс на руках повар, прижимала к себе кота и котенка, которые, как ни странно, были вовсе не против. Мари-Жанна обнимала Флобера и будто бы боялась отойти от него далеко. Жильбер и Гаспар выглядели… как воры, застигнутые на месте преступления. Они озирались и косо поглядывали на двух других полицейских, которые казались немного одурманенными. Жерар подумал, что Флобер мог удалить им часть памяти, что само по себе было не слишком хорошо для людей. Когда из тебя выкидывают частичку произошедшего – это не остается незамеченным. Ощущение, будто ты лишился чего-то важного. И ты теперь постоянно это ищешь. Примерно как язык раз за разом возвращается туда, где был вырван зуб, и не важно, как давно его уже нет.
Два здоровяка-мордоворота, видимо, были выведены отсюда сильно раньше. Их судьбу предстояло решить незамедлительно, и Жерар мог лишь надеяться, что им тоже просто подправят память, а не сделают что похуже. Душегубство он никогда не одобрял, но семейке Соврю было вовсе не с руки сдавать этих бандитов полиции. По крайней мере, без вмешательств в их память.
Вся компания уже почти покинула эту цветущую и сияющую территорию, когда нотариус вдруг словно очнулся от забытья. Видно было, что вся переделка сказалась на мэтре Блюме не лучшим образом, но всё-таки он взял себя в руки в последний момент.
– Мсье детектив, – сказал он Жерару.
– Вы ведь видели «поводок» и слышали, что я не детектив, – сказал тот.
– Вы наш общий товарищ по несчастью, – ответил нотариус. – Простите, что обращаюсь к вам, но вы не принадлежите к семье и, судя по всему, она вам даже не платит. Поэтому прошу вас, добегите обратно до скалы, где нас чуть не… В общем, я оставил там свой саквояж с бумагами. В том числе с новым завещанием – и вы же понимаете, что оно должно исчезнуть, да? Я о том варианте, который я сделал по настоянию мадемуазель Констанс.
– Вы тоже считаете, что это на самом деле она? – спросил Жерар.
– Полагаю, да, – вздохнул Блюм. – Это меня очень печалит. Такая хорошая, дружная семья!
Насчёт хорошей Жерар бы поспорил.
– Кроме того, там есть ещё один документ, который, наверное, заинтересует мадемуазель детектива. Вернее, там лишь его часть, ибо мсье Венсан очень не хотел, чтобы это письмо вообще существовало. Вы же понимаете?
– Пока не очень, – признался Жерар. – Что за письмо?
– Я бы не хотел, чтобы его увидела Орабель, – вздохнул нотариус. – Она мне всегда нравилась… Впрочем, она всем нравится. Ну же, идите, прошу вас!
Жерар так и не понял, что именно хотел от него Блюм. Но за саквояжем отправился – разумеется, предупредив остальных, чтобы случайно не запирали эту свою огромную каменную дверь.
Саквояж нашёлся почти сразу. И завещание тоже. Прочитав его, Жерар сотворил на кончиках пальцев пламя. Просто удивительно, как легко тут было творить магию… И как от этого уставало тело. Как от тяжелой работы! Но завещание так и не сжёг. Вдруг подумалось: нотариус хочет уничтожить саму возможность, что месторождение перейдёт в чужие руки, но всей семье Соврю придётся смириться с тем, что они уже потеряли «Соврю-минера» вместе с незаконным рынком сбыта магических камней. Здесь уже побывала полиция – восстановить память им наверняка смогут специалисты. За Макс наверняка потянется один из её товарищей-комиссаров – не старый, так новый. В общем, месторождение скоро перестанет быть частной собственностью и отойдет государству Франкии. Завещание никому не навредит.
Зато оно может послужить уликой против Констанс. Как и письмо, которое оказалось там же, в саквояже. Так что никакого огня.
Уже собираясь уходить, Мильфей посмотрел под ноги… и увидел кое-что, притягательное и желанное его взгляду, а потому задержался ещё ненадолго. Он так привык: когда удача сама лезет в руки, ни в коем случае от неё не отбиваться. А то ведь обидится и перестанет баловать его, своего любимчика!
Макс ждала Жерара у выхода из тоннеля, прислонившись к нагретому солнцем камню. Последние дни, что ли, такие насыщенные были, что она настолько устала?
Жильбер и Гаспар поднатужились, чтобы задвинуть каменную плиту – отчётливо заскрежетала система каких-то неизвестных Макс блоков, приводящих в движение механизм двери. А она-то была готова просто разнести её… Всего-то стоило подумать, как эта штуковина двигается.
Жерар был необыкновенно молчалив. Саквояж нотариуса в его руке как-то особенно сочно сиял в солнечных лучах – рыжие кожаные бока словно отдавали медью. Чувствовалось, что ловкач доволен чем-то… Но он молчал. А ей как никогда хотелось поговорить с ним.
До имения Ореховый ключ добрались достаточно быстро. Макс только не поняла, с какого момента она обнаружила, что они с Жераром идут, держась за руки. Было лишь приятное чувство оттого, как переплетаются их пальцы.
Кроме представителей семейства Соврю: Орабель с сыновьями, в том числе приемным, Констанс, которая постепенно приходила в себя и Мари-Жанны с Флобером, тут были также дворецкий Брюно и экономка Жюли. Но и это не всё: прибыл сам комиссар Матьё, которого Макс оглядела с интересом. Всё-таки родственник Бланшетта! Но Матьё оказался не похож на бывшего комиссара. Моложавый мужчина лет сорока пяти или чуть старше, он был выбрит и гладок, словно яйцо. Тёмные глаза и чёрные брови создавали впечатление, что комиссар очень недобрый человек. Но сухие тонкие губы улыбались вполне приветливо, так что Макс усомнилась в первом впечатлении.
Может, он и ничего…
– Детектив Д`Обер, – сказал комиссар, пожав ей руку. – Надеюсь, вы без утайки расскажете всё, что произошло и прольёте свет на роль Жерара Мильфея в этом деле?
– Кстати, о моей роли и всём остальном, – оживился Мильфей. – Пошлите-ка кого-нибудь проверить дом Рузанны Гийо, там должен сидеть взаперти ещё один преступник.
– Вот как, – удивился комиссар.
– Если только он не удрал, – добавил Жерар.
– Хорошо, я отдам приказ. Но вы, мадемуазель детектив, всё же должны нам рассказ.
– Конечно, – не дрогнув ни мускулом лица, ответила Максис. – Я так думаю, свет придется пролить на очень и очень многое. Поэтому заранее извиняюсь,
