Ознакомительная версия.
Встречаясь с ней, он с трудом улыбался и жалобно просил:
— Ну, скажите же хоть что-нибудь, мадемуазель Элоди.
— Сказать правду или солгать?
— О, только не правду…
— Я так рада вас видеть… — с вымученной улыбкой проговаривала она.
Однажды Этьенн заметил, что Элоди, поспешно уйдя в замок — её звала Лоретт, оставила на скамье крохотный бархатный мешочек, видимо, с каким-то рукоделием. Поспешно подобрал, радуясь поводу встретиться с ней и вернуть его. Но заглянув в него, был ошеломлен ещё больше — там была маленькая икона Спасителя, в тёмном деревянном окладе, недорогая и старая. Этьенн положил её в карман и едва отошёл к Дальней Башне, заметил, что она вернулась к скамье и ищет иконку, заглядывая под скамью и внимательно глядя по сторонам на землю. Он не вернул образок, иногда по ночам доставал его, прижимая к губам вещь, которую она держала в руках, которая была дорога ей.
Теперь Элоди заметила происходящее с ним — и была неприятно поражена. Ей претили и его пугающая страстность, и проступившее безумие, острое неприятие вызывал даже запах его тела, казавшийся ей мускусным и душно-приторным.
Он сумел досадить ей и ещё одним способом — причём, без намерения, когда вечером, на закате, нашёл её на балконе, среди роскошных пальм и тропических растений, бывших гордостью мсье Гастона. Элоди уединилась с книгой и вспоминала последнюю встречу с Арманом. В этой мягкой любви-понимании не было той греховной отчуждённости и жуткой притягательности, что напугала её когда-то в любви к отцу Леграну. В ней были небесная свобода, свет и Божье благословение.
Неожиданно появившийся Этьенн был самым неприятным из возможных визитёров. Он не то чтобы искал её в замке — просто теперь всегда оказывался там, где была она. Элоди молча подняла глаза, разглядывая его с вялой тоской. Боже мой, неужели это опять он? Она не могла понять сестру: как можно было сходить с ума из-за этого неприятного человека? Если когда-то, при первом знакомстве, Этьенн и показался красивым — это впечатление давно рассеялось. Она видела только признаки порочности — хищный оскал усмешки, высокомерие в глазах и жестах, похотливость и страстность движений. И этот человек говорит ей о любви?
Её передергивало от брезгливости.
Этьенн был в отчаянии. На эту женщину не действовал ни один из стократно испытанных и безотказных приёмов. Он поначалу привычно играл влюблённого, но она откровенно скучала, он перестал играть, потеряв покой и сон — но она все так же откровенно скучала и ждала, когда он уйдёт. Этьенн не понимал причин, но осознать до конца, что его просто не любят — был не в состоянии. Её душа принадлежала другому — но этого он не знал, но узнал бы — не поверил. У него нет и не может быть соперников. Но едва Этьенн заговаривал о любви, Элоди только морщилась.
Этьенн ослабел и внутренне сломался. Ему было свойственно пренебрегать тем, что ему предлагали и гнаться за тем, в чем отказывали. Он уже был готов дать этой женщине своё имя, титул, состояние. Она тяжело вздыхала, качала головой, уверяя, что не может ответить ему взаимностью, и его чувства не вызывают отклика в её сердце. Он пренебрёг её сестрой, пусть и в приватной беседе, но презрительно отозвался об их семье — а теперь предлагает ей себя и ещё смеет говорить о какой-то любви? Скольким до неё он говорил это? Правда ли, что он публично ославил мадемуазель***, опозорил мадам***, замешал в скандал графиню***? Последний скандал обессмертил имена его участников почти на полгода. Им он тоже говорил о страстной любви? Не расскажет ли он ей подробности этих скандальных историй?
— Элоди, я, возможно, жил неправедно, но вы можете исправить меня…
Про себя она подумала, сообразуясь с известной поговоркой, что горбатого исправит только могила, но вслух заметила, что не может представить себе чуда, которое исправило бы его.
— Пусть это будет чудо вашей любви…
— Таких чудес не бывает, — уверенно и жестко предрекла Элоди, стараясь не дышать: тяжелый мускусный запах, исходивший от него, был сегодня просто непереносим.
Этьенн бесновался. Любовь оказалась сильнее даже его самолюбия: он любил ту, что откровенно презирала его. Каждый Казанова рано или поздно обречён наткнуться на девицу Шарантон, как расплата за суетность распутника настигает худшая из кар — любовь. Этьенн невольно понял те погасающие, меркнущие от непереносимой боли взгляды женщин, когда он безжалостно покидал их, но сам переносить такую боль не мог.
— Элоди, перестаньте же шутить. Я люблю вас, я очарован, я прошу вас снизойти…
Лицо Элоди, до этого скучающее, вдруг напряглось, она вздрогнула и чуть отодвинулась. Этьенн резко повернулся. На пороге у входа стояла Лоретт. Коленопреклонённая поза Этьенна, его слова не позволяли истолковать ситуацию двояко. Элоди испугалась, взглянув на лицо сестры, искаженные черты которой выдавали неконтролируемую злобу и ненависть.
Лоретт круто развернулась и исчезла, Элоди же наградила Этьенна взглядом укоризненным и раздражённым. Ну вот. Теперь этот надоедливый, навязчивый и неприятный человек ещё и поломал с таким трудом созданное взаимопонимание с единственной оставшейся ей сестрой! Зная характер Лоретт, Элоди не могла надеяться, что им удастся быстро примириться.
Элоди была близка к тому, чтобы причислить его сиятельство графа Этьенна Виларсо де Торана к самым омерзительным явлениям мира — войне, моровому поветрию, сифилису, безбожью, чуме…
Внимание Этьенна к Элоди заметил и Клермон. Заметил — и почувствовал, что под ногами расступается пол. Арман был смиренен, нищета и скудость не только приучили его к самоограничению, но и научили пониманию того, как мало значит он в этом мире. Он куда как не считал себя равным Виларсо де Торану. Его прежние сомнения и страхи утроились. Ему казалось, что теперь, когда у Элоди появился выбор, она может отвергнуть его. При мысли об этом в глазах его темнело, но Арман понимал, что обязан будет подчиниться её решению. Правда, было одно обстоятельство, как казалось Клермону, было против Этьенна, и Арман пытался утешиться им в самые безотрадные часы.
Элоди — святая. Именно это в ней бесконечно привлекало, а порой пугало Клермона. Страшная, неженская жесткость суждений, безжалостное понимание того, на что слабые духом привыкли закрывать глаза, предельно четкое понимание добра и зла, ни разу ей не изменившее, — «совершенные духом приучены…» Да, Элоди — совершенна. Он именно этим восхищался в ней, и это же заставляло его трепетать — окажется ли он сам достаточно совершенным для такой женщины? Раньше ему иногда казалось, что она согласится разделить его нищету, но в другую минуту полагал, что не имеет права требовать подобного, и сомневался в силе её чувства к нему. Сам Арман знал, что уже привязан к этой девушке на всю жизнь, и даже отвергнутый, не сумеет вычеркнуть из жизни её имя, и её образ — из памяти.
Ознакомительная версия.
