Юрка открыл глаза. Они были мутными и тусклыми. Слегка пожав мне руку, он прошептал:
— Не волнуйся, обычные дела. Сейчас все пройдет… Ты не слушай старого идиота… Прежней жизни ему захотелось… Да, я уже сошел с ума… Через пару недель я уже не смогу встать с постели, и останется только терпеливо ждать конца. Это несправедливо, что приходится умирать, все понимая. Лучше было бы сначала лишиться рассудка… Не смотри на меня так, Катя. Твои слезы мне не помогут. Я боялся тебя позвать, но уж если ты пришла сама, я тебя прошу, не бросай меня.
Он протянул ко мне руку и цепко ухватился за мою ладонь. Это, действительно, был старый человек. Старый, больной и немощный. Юрка похудел, его прежде сильные и ловкие руки теперь были совсем беспомощными. Казалось, что ему и сидеть-то нелегко. Только длинных тонких пальцев, вцепившихся в меня, как в последнюю соломинку — и этого уже было достаточно, чтобы понять: брат умирает. И с этим он уже и сам готов смириться. Только что он рисовал мне свои несбыточные мечты, но одного приступа стало достаточно, чтобы он начал проклинать себя за глупость.
— Я пришла не затем, чтобы уходить. Я здесь, чтобы остаться с тобой.
Он слабо, но радостно улыбнулся:
— Это отлично. Если ты будешь со мной, у меня будет надежда…
О чем он? Какая надежда? Разве мое присутствие может повернуть вспять те неумолимые обстоятельства, с которыми не в силах бороться даже профессионалы?
— Ты не пугайся, сестренка, я не жду от тебя ничего особенного. Ты просто будь со мной, а то, что я тогда все равно буду надеяться на чудо что ж, это моя проблема. Не обращай на это внимания, — Юрка как-то не совсем уверенно, как пьяный, махнул рукой и, взглянув в сторону, разочарованно произнес: — Ну, вот и поговорить не дадут…
Со стороны усадьбы шли немолодой мужчина и девушка с небольшим футляром в руках.
— Мои врачи… — проворчал брат и выпустил мою руку. — Ты иди, Катя, отдыхай, твоя комната по-прежнему ждет тебя. Когда они кончат меня обрабатывать, я тебя позову.
Я прошла в дом, в комнату, которая, как утверждал Юрка, по-прежнему меня ждала. Я ожидала увидеть все тот же пышный, старомодный интерьер со множеством никуда не годных мелочей, которые приходилось постоянно переставлять и убирать подальше. Но апартаменты преобразились до неузнаваемости. Стало очевидно, что Тарон, последние восемь лет проведший в полудиком убогом существовании, вернувшись к нормальной жизни, избрал для себя не нарочитый вычурный стиль, а разумный аскетизм и простую четкую красоту и гармонию, которая царила в жизни Первого мира.
Комната была переоборудована полностью. Чисто, просторно, красиво, строго. Все блестело, сверкало и искрилось в дневном свете, слегка приглушенном легкими занавесями… Я прошла, присела на край огромной квадратной софы и стала терпеливо ждать, когда брат снова позовет меня.
— Здравствуй, — раздался из угла голос. Еще не взглянув в ту сторону, я узнала говорившего. И ни к чему было удивляться его появлению. Видимо, препятствий для него не существовало.
— Что тебе нужно, Примар? — я боялась поднять на него глаза, но, пересилив себя, я взглянула на него. Примар сидел, развалясь в кресле.
— Настал час — и я здесь, — возвестил он и, немного поерзав, удобно устроился, положив ногу на ногу.
— Что ты теперь от меня хочешь?
Он повел рукой:
— Ничего не хочу. Ты сама решишь, что ты хочешь. А я лишь только определю условия игры.
— Я не играю с тобой.
— Это тебе лишь кажется. Впрочем, безразлично, какими словами это назвать. У меня не так много времени, поэтому приступим к делу. Итак, есть один факт, с которым ты не будешь спорить. Ты любишь своего брата.
— Да, и что из этого?
Примар хихикнул:
— Оговорюсь сразу — я не подстраивал его болезни, она возникла сама собой по воле стечения многих обстоятельств. Но в моих силах помочь ему.
— Ты можешь избавить его от боли? — насторожилась я.
— Это само собой. Я могу излечить любую физиологическую патологию, в том числе и эту тоже. И твой брат проживет еще лет двадцать пять-тридцать той жизнью, о потере которой он сейчас так тоскует…
— Что ты хочешь взамен?
— Жизнь. Взамен жизни я могу принять только жизнь, — широко улыбнулся Примар.
— Мою? Хоть сейчас, — я встала и подошла к нему.
— Нет, не твою, — прищурился Примар. — Что мне толку от этого? Мне нужна жизнь Валерия Извекова.
Лишь через несколько долгих секунд я смогла разлепить губы:
— Нет.
— Что «нет»? — улыбнулся Примар.
— Нет. Не смей этого делать.
— Вот еще! — губы Примара презрительно изогнулись. — Во-первых, если бы я собирался это делать, я не стал бы спрашивать на то твоего разрешения. Во-вторых, я вообще не собираюсь ничего подобного делать сам…
— Зачем тебе это нужно? — перебила я его.
— Что?
— Зачем тебе нужна жизнь Валерия?
— Совершенно не нужна. Ни его жизнь, ни он сам меня абсолютно не интересуют. Не он мой герой. Мне нужно понаблюдать за тобой.
— Ты снова хочешь меня обмануть… — прошептала я.
— Припомни-ка хорошенько: я ни разу тебя не обманул. Если я тебя о чем-то предупреждал, все выполнял в точности, как говорил. Ничего кроме того, что произошло, я тебе не обещал. У тебя нет ни малейшего повода сомневаться в моих словах. Я лишь хочу еще раз отменного зрелища. И обстоятельства этому способствуют. Я ничего тебе не предлагаю, не принуждаю, не угрожаю. Если ты не захочешь ничего менять, все останется на той колее, на которой сейчас находится твоя жизнь и жизнь твоих друзей. Но… — Примар встал и пошел к двери. Уже взявшись за дверную ручку, он повернулся ко мне: — Вот тебе мое слово, мой обет. Умрет Валерий Извеков твой брат будет здоров.
Он открыл дверь и обернулся еще раз:
— И самое главное: Валерия убьешь ты. Своей собственной рукой, и никак иначе…
— Нет, — выдохнула я.
— Нет так нет. Я сказал и слово сдержу. Делай выбор, Катя.
Дверь тихо закрылась за ним.
Медленно, едва передвигая ноги, я добралась до софы и села на прежнее место. Голова неожиданно потяжелела, какая-то невидимая сила начала клонить ее вниз и опрокидывать меня навзничь. Я не часто падала в обморок, но на этот раз вывернуться не удалось. Я погрузилась в забытье, плавно перешедшее в сон…
… Медленно, словно плывя по воздуху, я обхожу вокруг софы, застеленной кремовым шелковым бельем. Простыни скомканы в пышные воздушные хлопья, отливающие переливчатым блеском в слепом свете ночника… Я подхожу к изголовью. И не могу увидеть сразу всю картину. Один фрагменты вытесняют другие, как в видоискателе… Рука, свесившаяся с кровати… Свежие ярко-алые капли крови на кремовом шелке… Вторая рука, бессильно брошенная вдоль тела… Длинный острый кинжал, по самую рукоятку вонзившийся в обнаженную грудь… Посиневшие губы, струйка крови, застывшая на щеке… И синие глаза Валерия. Мертвые синие глаза, глядящие на меня с любовью и без малейшего укора…
