Лучший исторический детектив – 2 - Александр Балашов

В большой и светлой комнате, в которой пахло странным запахом — смесью сухих трав, висевших аккуратными пучками по стенам горницы, ладаном и… духами «Красная Москва», — в красном углу висели иконы Спасителя и Богородицы. На столе стоял пузатый медный самовар и две голубые чашки на белых блюдцах. Ничто так не удивило Лаврищева, как с детства знакомый запах советских духов. Конечно, подумал следователь, монахини — тоже женщины. Но чтобы сёстры во Христе пользовались парфюмерией, — да ещё в такие времена! — этот факт ставил следователя в тупик.

Старшая сестра, заметив, как жадно втянул запахи комнаты незнакомец, поспешила объясниться:

— Понимаю, товарищ разведчик, что вас смутило… Запах? Я угадала? Тут ларчик просто открывается. Эльза, моя двоюродная сестра, стала перекладывать в своём чемодане вещи и нечаянно разбила флакон с «Красной Москвой».

— Каюсь, сестра, — смиренно опустила глаза младшая и чуть заметно улыбнулась. — Это были мои любимые духи.

— Ничего, ничего, — пожал плечами Лаврищев. — Давайте знакомиться. Меня зовут Игорь Ильич. Я — следо…

Тут он прикусил язык и поправился:

— Разведчик из армии генерала…Впрочем, это военная тайна. Наш генерал разведчиков называет следопытами. Шифруется, сами понимаете…

— Я — Елизавета, — протянула ему руку старшая сестра.

— А я — Эльза, двоюродная сестра Лизы. — улыбнулась младшая. — Эльза Эссен.

— Очень приятно, — сказал Лаврищев. — Вы, мне сказали, москвички?

Эльза сделала паузу и вопросительно посмотрела на Елизавету. Та кивнула ей головой.

— Мы ведь не настоящие монахини, — голоском героини фильма «Морозко» защебетала Эльза. — Просто такую легенду придумала Елизавета, когда мы спасали коллекцию российских орденов. Немцы уже были под Клином, когда мы решились с разрешения директора я исторического музея Дмитрия Ивановича вывезти эту музейную ценность куда-нибудь подальше. Я предложила ехать в Мирополье, это село при императоре Александре Первом принадлежала моему далёкому предку, гвардии капитану Измайловского полка Павлу Эссену…Сокровища как бы возвращались к своему первому хозяину. Коллекция очень дорогая, так как большинство орденов и орденских знаков сплошь усыпаны драгоценными камнями…

— Эльза! — оборвала рассказ сестры Елизавета. — Игорю Ильичу твоё щебетанье не интересно. Он, скорее всего, интересуется военными тайнами. Увы, мы их, товарищ разведчик, не знаем.

— Значит, вы не монашки, а музейные работники, — кивнул следователь. — Спасались от оккупации, спасая музейные экспонаты, а в оккупацию и попали?

— Увы, — вздохнула Елизавета. — Правда, нам, считаю, помогают небеса. Местные жители поверили, что мы монашки из Горналя. Тут недалеко есть монастырь, правда, мужской. Поэтому братья-монахи не смогли нас принять, вот староста и определил нас в дом батюшки Николая, который пустовал после ареста его и всей его семьи.

— Его ещё перед войной арестовали, — вставила Эльза. — Врагом народа оказался, немецким шпионом.

— Дом, как вы видите, добротный, — добавила Елизавета. — По площади — не меньше нашей московской квартиры на Арбате.

— Я тоже прямо из Москвы к вам, — начал было следователь, но спохватился. — В Москве жил, до этого…

— А где? — спросили сёстры.

— В Бирюлёво.

— Так значит, не в Москве, — засмеялась Эльза. — Это в деревне Бирюлёве. Вы там и родились?

— Нет, родом я из этих мест. Моя малая родина — деревня Гуево, через мост стоит только перейти…

Лаврищев не успел закончить фразу — во дворе послышался какой-то шум, ржанье лошади, русская и немецкая речь.

Эльза осторожно отодвинула занавески.

— Господи! — отпрянула она от окна. — Лёньчик Блоха с немцами. Офицер на двуколке, со стеком… И этот… рыжий Курт с автоматом на пузе рядом с ним.

— На печку! Быстро! — скомандовала Лаврищеву Елизавета. — Эта сволочь Лёньчик уже успел доложить о незнакомце в деревне. Да полезайте же вы, не мешкая! Если найдут — и вас, и нас расстреляют.

Лаврищев, проклиная всё случившееся в «этих чёртовых воротах», как он теперь называл временной портал в квартире пасынка, в два резвых прыжка очутился у русской печи, намереваясь залезть под занавеску на печи, но Елизавета его остановила:

— Не туда!

Она отодвинула заслонку.

— В устье полезайте!

В дверь уже колотили не только массивным кольцом, но и прикладами.

Лаврищев мелко перекрестился и нырнул в чёрную пасть давно не белёной печи. Он слышал, как старшая сестра поставила на место задвижку, как заскрипели под ней половицы. «Пошла отворять ворота, — подумал следователь. — Неужели я не сплю?». Он в который раз ущипнул себя за нос, за ухо — было больно. Оставалось только укусить локоть, но до него в удушливой густой темноте, где пахло золой и копотью, было невозможно дотянуться.

— Чё, чернавка, не спешишь добрых соседей встречать? — услышал он насмешливый голос.

— Спали мы, Леонид, отдыхали, — ответил голос Елизаветы.

— Так и свой царство Божие проспите, — засмеялся тот, которого Эльза назвала Лёньчиком Блохой. — Иде гость-то ваш? Я видал, божьи твари, как вы его приветили, впустив в дом.

В устье печи к удивлению Лаврищева было довольно просторно. Он даже сумел, подтянув ноги к груди, развернуться в своём укрытии так, чтобы через щель в заслонке отслеживать всё разворачивающееся в горнице действо.

Лёньчик Блоха, юркий человечек с бегающими заплывшими глазками, в ожидании приказа смотрел собачьим взглядом на молодого подтянутого эсесовского офицера, который легонько постукивал стеком по своему начищенному сапогу. В дверях горницы замер, грызя зелёное яблоко, рыжий детина с автоматом наперевес. Слева от офицера хмурил брови уже знакомый Игорю Ильичу староста Семён, поправляя постоянно съезжавшую с покатого плеча немецкую винтовку.

У стола тенями застыли в своих монашеских платьях Елизавета и Эльза. Младшая сестра обратилась к офицеру первой:

— Erlauben Sie mir deutsch zu sprechen… [10]

— О-о! — поднял вверх свой стек офицер. — Фроляйн говорит на языке Гёте?

Немец говорил на сносном русском, с небольшим характерным акцентом. Так обычно говорят эстонцы или латыши.

— Этническая немка, но давно уже русская, — сказала девушка, удивляя всех своей смелостью.

— Как зовут?

— Эльза. Эльза Эссен.

— Юде?

Рыжий Курт с офицера перевёл взгляд на молоденькую монашку и кивнул своему начальнику, подтверждая предположение своего командира.

— А я — Фридрих Ланге, — вежливо продолжал обер-лейтенант. — Бывший студент философского факультета Берлинского университета. Когда закончится эта проклятая война с большевиками и мы сравняем с землёй их столицу Москва, я снова буду студент, потом историк и философ.

— Весьма сомнительно, — ответила Эльза.

— Сестра! — наконец подала голос Елизавета, останавливая опасный диалог Эльзы с эсесовцем.

— Интересно, — снова похлопал по хрому сапога Фридрих. — Это почему же — сомнительно?

— Сначала отсидите в наших