— Да? Расскажешь?
— Узнать-то я узнал, но далеко не все. Зато я установил человека, который мне может помочь. Если захочет, конечно.
— Что за человек?
— Вы, Соломон Маркович, — смущенно сказал я. — Извините меня.
— Я? — вполне естественно удивился он. Видимо, умение хорошо притворяться — это одно из профессиональных качеств хорошего врача.
— Да, вы. Я располагаю достоверными сведениями, что вы прекрасно знаете, почему отец меня не любил. Это как-то связано со смертью моей мамы, но как, я не знаю. Надеюсь, что вы мне все расскажете.
Соломон Маркович молча встал из-за стола, нервно откатил в сторону стул, подошел к окну и долго смотрел на стену противоположного корпуса клиники. Ничего более интересного увидеть там он бы не смог.
— Хорошо, я расскажу, — резко, совсем другим тоном сказал Маркыч. — Только не перебивай меня, пока я не закончу. Хорошо? Так вот, о развитии тяжелого заболевания у твоей мамы долго не подозревали ни она сама, ни ее окружение. Плохое самочувствие она связывала исключительно со своей беременностью, поэтому с первых же месяцев ей пришлось лечь в клинику на сохранение. Практически весь оставшийся срок твоя мама провела на больничной койке, а после родов состояние резко ухудшилось. Сразу после твоего рождения ее поместили в реанимацию родильного дома, а оттуда перевели в институт имени Герцена. Врачи института практически сразу поставили точный диагноз и начали настаивать на операции. Первую операцию по удалению опухоли она перенесла в конце октября того же года, и перенесла хорошо. Но спустя несколько недель в той же клинике она была прооперирована вторично. За более чем полгода врачи применили несколько методик лечения. Лучевая терапия оказалась неэффективной, и после того, как не принесла ожидаемого результата, коллеги приняли решение применить так называемый резервный метод — химиотерапию. У твоей мамы было диагностировано редчайше заболевание — атипичная хорионэпителиома Криницкого. При этой болезни клетки от зародышевой оболочки плода, то есть генетически твои клетки, остаются в организме матери и начинают свой собственный неконтролируемый рост. Они расползаются потом по всему организму, вызывая метастазы… Это злокачественное заболевание, которое может протекать очень быстро, от четырех до шести месяцев, но иногда длится и гораздо дольше — до десяти лет. В отсутствие лечения менее пяти процентов больных доживает до десяти лет от начала заболевания. Однако современные способы лечения способны обеспечить длительную, иногда полную ремиссию. По данным Американского Национального института рака, те, у кого полная ремиссия продолжается более пяти лет после завершения лечения, могут считаться окончательно излеченными. Но это — сейчас. Теперь это лечат специальными препаратами с хорошим результатом, а раньше получалось хуже. В случае твоей мамы коллегам удалось добиться стабильной ремиссии, и они утверждали, что в таком состоянии можно жить десять и более лет, главное — следить за собой и вовремя принимать меры. Но через десять лет лимит ремиссий оказался исчерпан. Самочувствие резко и неожиданно ухудшилось, и никакие меры уже не помогли. Твой отец долго не мог смириться с этим. А главное — он так и не смог отделаться от мысли, что клетки его сына убили его жену. Получалось так, что именно ты виноват в ее гибели. Он же очень любил твою маму… Антуан отлично понимал всю глупость подобного заключения, всю абсурдность этого, но ничего поделать с собой не мог. Поэтому чтобы невольно не навредить тебе этим своим отношением, он отошел в сторону, самоустранился от всякого воспитания и свел к минимуму общение с тобой. А потом все перешло в привычку, и что-то менять было уже поздно. Во всяком случае, именно так он говорил. Или не говорил, а давал понять — не помню уже.
— Так вот в чем дело… — пробормотал я, когда Маркыч закончил свой рассказ. — Теперь ясно… А что вы мне намекали, когда я сегодня позвонил?
— Намекал, Витя?
— Да. Про то, что у меня много бед.
— Я так сказал? Не помню. Вот честно, не помню!
— Ладно, неважно все это… Спасибо вам, Соломон Маркович. Я вам очень благодарен.
— Не за что, Витя. Заходи иногда. И звони почаще.
Я попрощался и ушел. Почему-то у меня возникло препротивнейшее ощущение, что видимся мы в последний раз.
Когда я вернулся «домой», то никак не мог найти отцовскую флешку, что в свое время передал мне Сквип. Карточка исчезла. Хорошо, что я скопировал файлы на свой комп… Я включил компьютер и обалдел. Диск оказался абсолютно, вопиюще пуст, и компьютер просто не загрузился. Сначала я не поверил увиденному. Но факты — как известно, вещь очень упрямая, и против них не попрешь. Срочно вызванный Сквип ничем помочь не смог — по его уверению, жесткий диск выглядел так, будто на нем вообще ничего и никогда не устанавливали.
* * *
Я закончил все свои дела в Москве и возвратился в Париж. Как и договаривался с Латниковым, через полгода квартира отца перешла в его собственность, а его квартира — в мою. В этом деле сильно помогла Юлия, с которой я заключил надежный письменный договор. Она отремонтировала эту мою однокомнатную квартирку, и в отсутствие хозяина (то есть в мое отсутствие) поддерживала ее в прекрасном состоянии, используя для своих целей. Но каждый раз перед моим приездом в Москву (а приезжал я не очень-то и часто), недвижимость меня ждала и оказывалась в полном моем распоряжении. Главное было вовремя позвонить Юлии и предупредить ее о своем приезде. Этот наш договор действует и поныне. Друзья говорят — что я полный лох и лузер, и с наследством меня просто обманули. Но сам я думаю иначе, считаю, что поступил правильно.
30. Вдова Клико
Прошло два года.
За это время много чего изменилось. Постепенно ко мне вернулись основные воспоминания, а с ними и куча разных эмоций. Неприятных, большей частью.
Книга отца — «Система символов в европейской демонологии» через полгода вышла в одном из известнейших петербургских издательств, публикующих историческую литературу и книги по искусству. На задней стороне обложки портрет — та самая фотография, что я когда-то видел на кладбище. Сейчас уже появились переводы на другие языки. Видимо я чего-то не понял: никаких трагических последствий для мира пока не наблюдается. И апокалипсис вроде как не наступил. Хотя — мало ли? Может, просто время еще не пришло.
Амулет в виде персиковой косточки до сих пор у меня. Он не светится и вообще никак себя не проявляет. Когда я отдал его на исследование знакомым физикам, то мне сказали, что это просто такое стекло. Ну, да, с большим содержанием целого комплекса тяжелых металлов, и что с того? Мало ли… А цепочка, на которой он висит, тоже ничего интересного из себя не представляет — обычное железо. Только почему-то очень чистое, совсем без всяких примесей, однако сейчас этим тоже никого не удивишь.
