их взяла, увидела на них портрет деда, и говорит ему, что не настоящие деньги. А он ведь какой? У него же вокруг все воры. Он там разорался, что дал настоящие деньги, а ему кассирша подменила на фальшивые. Охрана сбежалась, кассирша за сердце схватилась. Им пришлось банк закрыть, ревизию сделать. Ну и милицию, понятно, вызвали. Позора мы столько натерпелись. Ладно, в Железнодорожном отделении уже все его знают. Надоел он им там, хуже горькой редьки. Раньше, когда пошустрее был, так каждую неделю ездил, всё заявления писал на воров и бандитов, пока не решил, что они тоже воры. Там тоже расскандалился, кричал, что у него капюшон от куртки своровали, пока он с дежурным разговаривал. А участковый наш, когда видит Алима, на другую сторону переходит. Вот ведь как он его уже замучил!
— Я сначала на самом деле напугалась, когда он про воров и бандитов начал говорить. А на самом деле здесь спокойно?
— Да как сказать, видела, сколько забулдыг возле магазина околачивается? Это они ещё не все выползли. Вечером или песни поют или дерутся. Тоже спокойствием не назовёшь. Нормальные-то все в город уехали, работают. А ты что, надолго здесь?
— Посмотрю по самочувствию, думаю пару недель пожить. Ну, вроде в подъезде у вас тихо. Таня меня познакомила с бабой Маней и Ларисой Николаевной. Приличные люди.
— Приличные. Мы ведь дружно живём между собой. Помогаем друг другу, если надобность возникает. Как без этого? Все уже старые. Дети разъехались.
— Но вот к Ларисе Николаевне сын каждую неделю ездит. Да и у неё подружка сейчас живёт, помогает ей.
— Да, уже полгода живёт. Только она с нами мало разговаривает, эта подружка. Всё молчком да молчком. Да и Лариса теперь в гости не заходит. Раньше, бывало, то я к ней, то она ко мне. Вместе фильмы смотрели, в магазин ходили, в город ездили. А теперь они всё больше дома сидят. Вечерами прогуляются, да опять домой.
— А где у вас тут прогуляться можно, у меня ведь собака, её выгуливать надо. Куда они ходят?
— Они всё больше к брошенным складам ходят, — она махнула рукой вдоль улицы — с километр до них. Я один раз от подруги вечером возвращалась, темно уже было. Вышла на улицу, а они впереди меня идут, не торопясь, обе головы опустили. Я ещё, прости Господи, подумала, как с похорон. И всю дорогу молчали. Странная такая подруга у неё.
— А у них тихо в квартире? Не шумят?
— Да ты что! Какое там, шумят. Скажешь тоже. Даже ни одного звука не доносится.
— И никто к ним не ходит?
Она помолчала.
— Не знаю. Мне тут показалось, что Павлик приезжал посреди недели, я ещё думаю, что это он не работает. А он, оказывается не приезжал. А я слышала голос мужской из-за их двери. Может и не он вовсе. Потом подумала, может телевизор громко работал. Или вот ещё. Недавно сижу здесь на лавочке, жду деда. Слышу, как будто в окно кто стучит на втором этаже, повернулась, а на Ларисином окне, будто паук большой сидит, стучит. А потом пригляделась, так тень. Вот, подводят меня глаза. Пойду, посмотрю деда, что-то давно в магазине торчит.
Она встала, и, опираясь на тросточку, пошла к магазину. Я тоже встала, отпустила Бобика на землю, и пошла вдоль улицы, в том направлении, которое мне показала Нина Тимофеевна.
Посёлок до сих пор живёт в своём, ещё советском мире. Рядом с домами были площадки с натянутыми верёвками, на которых сушилось выстиранное бельё. На обочине стояло несколько машин, настолько старых, что на параде ретро-автомобилей, они бы забрали все призовые места. Но были и приметы современной жизни — почти на всех окнах были спутниковые антенны. Все жители посёлка, которые я встретила в тот вечер, обязательно здоровались. До конца улицы было всего шесть домов. За ними находился пустырь с разбросанными везде пустыми бутылками, разрушенными кирпичами, остатками каких-то деревянных ящиков и сломанной мебелью. Пустырь сплошь зарос высоким бурьяном. Пройдя его, я увидела полуразрушенный бетонный забор, за которым была котельная, с наваленными под высоким навесом кучами угля. Рядом с открытой дверью сидел пожилой мужчина в майке и курил. Все руки его были синими от наколок. На шее, на крупной цепи, висел крест. Я поздоровалась. Он поздоровался в ответ. Когда мы с Бобиком почти уже прошли мимо него, он меня окликнул:
— А ты откуда? Смотрю, не местная.
— Из Екатеринбурга. К подруге приехала.
— Что, достопримечательности смотреть?
— Воздухом дышать.
— В городе испортили воздух, теперь у нас приехали портить?
Шутник какой. Я ничего не ответила и пошла дальше. Дорога была из бетонных плит, кое-где потрескавшихся, но зато ровная и чистая. Похоже, по ней давно никто не ездил. С обеих сторон к дороге вплотную подступал берёзовый лес. Щебетали птицы, прыгая с ветки на ветку, и Бобик носился от дерева к дереву, как угорелый. Показались большие металлические строения. Это, скорее всего, и были заброшенные склады. Их было три. Огромные, метров пятнадцать в высоту, глухие, без окон, только распахнутые ржавые ворота открывали тёмную пустоту этих никому не нужных уже строений. Между складами были металлические эстакады, покрашенные серебристой краской, напоминающие мосты. Я заглянула в первый склад, он был совершенно пустой, на полу его были разбросаны металлические стружки и пустые мешки.
Я только хотела повернуть обратно на улицу Комарова, как услышала гулкий стук в стену склада. Я вздрогнула. Бобик залаял. Подумав, я решила обойти склад снаружи. Складская площадка была засыпана мелкой щебёнкой, уже поросшей травой и репьём. Бобик сразу же подцепил с десяток колючих шариков. Я тоже. За складом была открытая площадка, которая раньше была огорожена сетчатым забором. Некоторые секции забора лежали на земле, а от склада шла хорошо протоптанная тропинка за территорию. Я пошла по ней. Сначала тропка шла через редкий берёзовый лес, потом вышла в открытое поле. Метрах в ста от меня стояло одинокое дерево, подойдя ближе, я увидела, что это осина. Ствол его был настолько закручен, будто его специально выворачивали, при этом тонкие ветки его росли под немыслимыми углами. Я остановилась возле него. Что-то притягивало мой взгляд. Несчастное дерево будто нашептывало мне жалобный рассказ о своей жизни. Я протянула руку, чтобы погладить по стволу, но вспыхнула небольшая искра на нижней ветке, потом другая, потом дерево вспыхнуло и загорелось. Огонь был белый, слепящий и жаркий. Я отшатнулась. Дерево выгибалось и трещало от огня. Пылающие листья отрывались от
