Юрий Пивоваров - Архив Смагина

Ознакомительная версия.

– Так вот, та, первая, которая шестая, интересна тем, что водитель за мгновенье перед аварией с кем-то разговаривал. Это кто-то находился в машине. Понимаешь?

– Иван, я убью тебя! – таким был мой ответ.

Иван помолчал. А я подумал: боже, и этот человек работает кризис-менеджером. Он же запутает любого запутавшегося так, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не распутается. По логике вещей, я был прав. Но реальные факты говорили о другом – за спиной у Ивана были вполне ощутимые и серьёзные победы. Определение «ощутимые» я использовал не зря, так как благодаря именно этим победам мне удавалось в трудные времена неплохо у него кредитоваться и уверенно прерывать падение в самую глубокую пропасть, которая, как известно, финансовая. Моя реплика подействовала.

«Понял, поясняю», – сменил тон Иван. Меня это обрадовало. Однако он тут же добавил: «Поясняю для бестолковых». Я, конечно, с таким эпитетом было несогласен, но промолчал: в конце концов, мы друзья.

– Аварий на этом участке произошло семь, включая ту, свидетелем последствий которой я стал сегодня ранним утром. Понятно? Все семь произошли на ровном участке дороги, в хорошую погоду, ночью или ранним утром. Все водители ехали без пассажиров. Во всяком случае, они, пассажиры, не обнаружены. Понятно? Но шестая имеет отличия. Водитель незадолго до аварии разговаривал по мобильному телефону с родственником. И этот родственник утверждает: водитель общался с пассажиром, разговор шёл на повышенных тонах, возможно, ссорился. Понятно?

– Теперь всё понятно, – сказал я, – не понятно только, какой тебе интерес до всего этого? Ты здесь при чём?

– Как? – удивился Иван. – Случаи из ряда вон выходящие. А ты меня спрашиваешь «при чём». Копать надо, батенька, копать. Что-то здесь нечисто!

– Возможно, – высказал я своё ёмкое мнение, – возможно, и нечисто. Но мы же архивом планировали позаниматься…

– Архивом? Надо, конечно, надо. Я так понимаю, ты приступил?

– Да.

– Вот и умничка – не буду тебе мешать, столько дел. Пока. Отзвонюсь.

Что я здесь могу сказать? Очень милое содержательное общение, а главное – продуктивное. Что-то мне всё это стало надоедать. И тут мне в голову пришла идея: не пора ли и мне вмешаться во всю эту истории? Ответ на этот вопрос недолго висел в воздухе.

Михаил Сеулин был восхищён морем, но скрывал свои чувства. Он смотрел на него и не верил, что судьба так неожиданно и по-доброму распорядилась его детской мечтой. Он не знал, как закончится это его невольное приключение, не думал, как долго он будет пребывать на этом ласковом берегу – не хотелось заглядывать вперёд. Первые дни пребывания в Крыму наполнили его душу тайной и безграничной радостью, казалось, что этого запаса светлых эмоций хватит, чтобы преодолеть любой, даже самый печальный итог расследования. Это – в худшем случае. Лучший случай Сеулин представлял себе с трудом, он лишь рисовал себе образ небольшой честной победы, которая непременно должна увенчать деятельность группы.

Грязь, голод, кровь, смерть – все это не исчезло, но здесь – померкло, куда-то ушло, оставило, замерло. Добирались из Москвы шесть дней, условия – не ахти, и на финише такой контраст. Утром, после жаркой и неспокойной ночи, Михаил выглянул в окно поезда и чуть не задохнулся от охвативших его одновременно восторженных и противоречивых чувств. Сеулин не знал – да и как он мог знать? – особенность Феодосии: здесь железнодорожный вокзал расположен у самого моря, и первое, что видят мгновенно забывающие дискомфорт и тяготы пути приехавшие, – пляж, бухта, морская даль, чайки… Это все появляется одновременно и неожиданно – есть от чего растеряться.

Затем был путь в посёлок, близкие горы и дальний лес. Такие виды вполне бы обогатили образы блистательных героев Жюль Верна, Майн Рида… Это рай? Есть он, нет его – вопрос спорный и не актуальный, полагал Сеулин. Но если он есть, пусть он будет таким. Не хватит пальцев на руках и на ногах, чтобы посчитать, сколько раз он сам, Мария, товарищ Смагин и многие, многие другие, оказавшиеся по эту сторону баррикад, могли покинуть этот мир. Кто мгновенно, даже не поняв, что произошло, кто после тяжёлой болезни и лазаретовских мучений, кто – садистскими усилиями безумного палача, не ведающего, как правило, что творит. И почему «по эту сторону баррикад»? А как же другие – выбравшие сознательно или невольно ту сторону? Где их рай и ад? Неужели и после смерти «мы» и «они» будем разделены?

Михаил редко предавался таким мыслям и не пытался им противостоять: как найдёт, так и уйдёт. Но об этом тоже надо думать. Говорить – нежелательно, но думать надо. Это только наивным людям кажется, рассуждал он, что гигантская мясорубка остановилась и все великие задуманные преобразования дадутся лёгкой ценой. Одна система ценностей, пусть большей частью ложных, разрушена, другая ещё не создана. Промежуточные состояния общественных систем всегда опасны. И не только общественных – любых, в физике точка росы, например. Уже не пар, но ещё и не вода. Управление такими промежуточными состояниями – задача всегда сложная и неблагодарная. А когда картина ясная, тогда и решения принимать легче, и результат просматривается. Вот и мы вносим ясность, разгоняем туман, закрашиваем белые пятна. И здесь, на этом берегу, со спутницей-красавицей тоже разгоняем и закрашиваем…

Вода – тёплая, зовёт, успокаивает. Миша, выказывая явную неловкость, снял рубаху. Тело белое – не загорел ещё, жилистое, на левом плече шрам, на рёбрах справа шрам, левая рука прострелена. Мария посмотрела на него и отвела глаза. В платье полегче – морской воздух нежно холодит.

– Маша, можешь искупаться, – смущённо сказал Сеулин, – я отвернусь, а то и вообще убегу, вон туда – за камни. – Обернулся, указал рукой в сторону камней. Что-то его насторожило, он прищурился, прикрыл глаза ладонью от солнца. Вроде среди камней промелькнуло что-то. Присмотрелся – нет, ничего.

– Море! Когда ещё доведётся, – попытался он надавить.

– В следующий раз – непременно.

Мария присела на большой камень. Михаил осторожно пристроился рядом. Как тут не волноваться! Он слегка и осторожно обнял Марию. Она – словно не заметила, посмотрела бездумно вдаль, помрачнела.

– Миша, а если бы не война? Море было бы таким же?

– Море – таким же. Мы – другими.

Ознакомительная версия.