Мне вспомнились времена советской власти. Те, кому в ту пору довелось лежать в стационаре, наверняка знает: служебным телефоном можно было воспользоваться, лишь обольстив или иным способом достигнув расположения дежурных медсестер. В случае абсолютного неумения и нежелания использовать собственное обаяние выход был только один: основательно запасаться двухкопеечными монетками и, в случае необходимости, шаркать тапочками по пути в вестибюль больницы, где находился, как правило, один единственный телефон-автомат. Кстати, никакой гарантии исправности телефона и в его «порядочности» по отношению к больным зачастую не было. Этот небольшой и с виду безобидный агрегат глотал медь лучше всякого факира. Самые изобретательные пациенты, просверливали дырочку в монетке и вытягивали ее после разговора за ниточку, извлекая тем самым не только монетку, но и немалую выгоду. Потом стали использовать плоскую дощечку от мороженого. Сегодня уже не сэкономишь на телефонных жетонах. Памятные монетки давно уже вышли из употребления, приходится покупать пластиковую карту или звонить домой по сотовому, что звучит весьма кисло.
Очень скоро появилась Валентина. Она была в халате и пляжных тапочках, чем мало отличалась от других больных. Была она бледная и осунувшаяся. В руках у нее был желтый пакет с надписью «SELFSTYLE<D». У меня был точно такой же — там лежала смена белья, газета и пара журналов.
Я чмокнул ее в щеку.
— Вот, возьми, все это я нашла в столе и сейфе у завотделением. У этого Михеева. Прошептала она мне на ухо. На зеленых дисках — информация с его компьютера. Еще несколько дисков я сперла у него из сейфа. Там тоже очень любопытные данные.
— Как все прошло? — прошептал я ей на ухо. Со стороны могло показаться, что мы просто любезничаем. Мы поменялись пакетами.
— Что именно?
— Все. И то, и это.
— Это — неприятно. Мне действительно было плоховато после наркоза. Больно. Кровь течет. Но, в общем, терпимо. Потом на обходе я сказала, что плохо себя чувствую, боли какие-то, в общем, меня оставили на обследование, как я и планировала. Но мне назначили какое-то особое исследование… Я забыла как оно называется. Мне это чего-то не нравится. Саш, я боюсь!
— Ты? Чего ты боишься? Ведь ты сама этого хотела?
— А теперь боюсь. В этом халате, в тапочках… Тут чувствуешь себя совершенно беззащитной…
— А второе?
— Без проблем. Когда все уснули, медсестра ушла трахаться к дежурному врачу. Я скатала второе одеяло валиком и сверху накрыла своим, как будто я укрыта с головой. Потом отключила сигнализацию, легко открыла дверь кабинета и без помех сделала всю работу.
Минутная слабость прошла, и Валентина снова приобрела обычную уверенность.
— Ты там не наследила?
— Обижаешь! Упакуешь все эти документы в пакет и отнесешь в камеру хранения.
— В какую?
— Абсолютно не важно. В любую, какая тебе удобнее. Положи пакет в свободную ячейку и все. После этого по емеле отправишь координаты ячейки и шифр. Вот адрес. Опиши подробно, чтобы получатель не напутал там чего. Текст потом зашифруешь в картинку своей любимой программой, и отправишь ее как вложение к письму. Так, для порядка. Будет лучше, если ты все это оформишь как поздравление.
— А у этого таинственного получателя, мой дешифратор есть?
— Есть. Но запомни — потом, этой емелей уже никто никогда не воспользуется. Это одноразовая акция. Наша обычная бумажная почта работает настолько хреново, что доверять ей нельзя.
— А чего там?
— Ты не поверишь! Там бухгалтерия, отчетность, причем — черная, для себя. Может — для «крыши», не знаю. Но там еще оказался чей-то дневник! Я его быстренько просмотрела. Это ужас, а не дневник! Насколько уж я ко всему привычна, но тут — такое! Я не знаю, кто это писал, но только не наш завотделением. У него почерк совсем другой. Я не знаю кто, и не знаю — зачем. Ведь это — добровольное признание! И в чем! В многочисленных убийствах! Подробно и со всеми деталями. Нет, тот, кто это писал — явный псих, просто маньяк какой-то. Но именно он шеф всего предприятия.
— Почитать можно?
— Не боишься? Вообще-то лучше будет побыстрее отнести все это в камеру хранения. Но сегодня у нас воскресенье, еще никто ничего не заметил, и если хочешь, то до завтрашнего утра у тебя время есть. В этом пакете кроме документов мои инструменты и всякие причиндалы. Инструменты выкини в Москву-реку, причем прямо сейчас. Да, и пока не приходи больше сюда, и не звони. Я сама с тобой свяжусь. Потом.
Почерк дневника был мне хорошо знаком. Почерк бюрократа. Я совсем недавно видел такие же мелкие корявые буковки на одной из оставленных для меня записок, поэтому точно знал, кому принадлежит это дневник.
«…наступила быстрая остановка сердца. Мне кажется, что вдыхание 90 % CO2 вызвало почти мгновенную потерю сознания. Важно, чтобы воздухонепроницаемый материал хорошо прилегал, тогда смерть наступает уже через…»
«…и этой дозы вполне достаточно. Хлористый калий — простейшее вещество, есть в любой лаборатории, но как он эффективен! Особенно — внутривенная инъекция. Вызывает острый сердечный приступ, иногда — инфаркт. Это весьма болезненно, классические симптомы… При аутопсии трудно отличить от естественной смерти. Остановка сердца происходит из-за нарушения нервно-мышечной…»
«…по моему указанию, он ввел ей в вену физраствор с обычной культурой клеток He La, общим объемом…»
«…В любой аптеке его можно купить без всякого рецепта и в любых количествах! Смертельная доза препарата — единовременно 15 граммов, лучше ~ 20. Недостаточная доза вызывает только инкурабельное повреждение почек. Но какой красивый эффект! По истечении полусуток пациент — практически труп, но для надежности можно выждать часов пятнадцать, и только потом приступать к лечению. Всякое лечение в этот период уже практически бесполезно, хотя оно и может частично купировать симптоматику и некоторые эффекты интоксикации. Среди таких эффектов следует особо отметить острый токсический гепатит, острую почечную недостаточность, внутренние кровотечения, cerebral oedema, аспирационную пневмонию, гемофилию. За неделю, в процессе лечения, препарат почти полностью выводится из организма, что очень удобно для последующей аутопсии. Смерть наступает только через 7-14 дней. До того, как повреждение станет фатальным, эффекты невелики — тошнота и рвота, но они легко купируются обычными противорвотными средствами, например метоклопрамидом…»
«…институте совсем нет техники безопасности, и за порядком никто не следит. Прямо в лаборатории пьют кофе и чай, и хранят чайные кружки. А моют плохо. Кружки-то у всех именные, у каждого — своя. Любой человек с улицы может взять и нанести на край кружки…»
