– Побойся Бога! Ведь только тогда у меня появится реальный шанс сыскать себе приличную работу!
– Но мы отвлеклись, господа, – сказал Гард. – Я хотел бы знать, какие шаги вы уже предприняли и что намерены делать в будущем.
Миллер пожал плечами и поправил воротничок рубашки своим характерным движением шеи.
– К несчастью, – сказал он, – мы лишены какой бы то ни было информации. Мы знаем лишь, что в городе вырублено электричество и что там происходят… м-м… волнения. Вмешаться в события мы сейчас не можем. Единственное, что мы сделали, это отправили Дорону ультиматум, как только почувствовали признаки хаоса. Но нам неизвестно даже, удалось ли Таратуре…
– Удалось, – сказал Честер. – Уорнер и Норрис звонили нам. Это наши люди, они видели Таратуру входящим в особняк Дорона, а затем выходящим в парке из колодца, причем Норрис еще долго будет помнить этот выход.
– А что за ультиматум? – спросил Гард.
– Копии нет, – ответил Миллер. – Могу вспомнить основной смысл. В письме было написано, что я – о профессоре Чвизе, разумеется, там нет ни слова – пойду на крайние меры, если Дорон не примет моих условий. Условия такие: полная независимость в работе и дальнейшем усовершенствовании установки, использование ее только в благородных целях и абсолютная гарантия свободы, которую я требую от лица всей науки. На размышления я дал Дорону десять часов.
Честер снова разочарованно присвистнул, а Гард покачал головой.
– Сколько прошло времени? – спросил он.
– В девять утра Таратура вышел из дома. Думаю, часов в одиннадцать он был у Дорона…
– Ваш срок истекает, – заметил Гард.
– А сколько времени прошло с тех пор, как были созданы президенты? – вдруг спросил Чвиз.
– Первый был создан в воскресенье утром, – сказал Миллер. – Второй – спустя час, а третий – где-то около полудня. Вот и считайте, коллега. А что?
– Так, – сказал Чвиз. – Первому, выходит, уже около сорока часов жизни.
– Простите, – вмешался Гард. – Как я понял из ваших слов, вы сделали трех новых президентов?
Он подчеркнул слово «трех».
– Да, – сказал Миллер. – Хотели сублимировать четырех, но с последним почему-то получилась осечка. Я даже не знаю почему. Матрицы, с которых осуществлялось печатание, были в порядке, Таратура заранее доставил их в кабинет президента…
– Каким образом? – поинтересовался Честер.
– Увы, он не сказал нам, и теперь это останется тайной… И, поскольку мы готовили матрицы в разное время, делая снимки с президента в разных местах – когда он молился, когда был на матче регбистов, на банкете и, наконец, один снимок, который сорвался, во время предвыборного митинга, – у нас должны были получиться четыре президента с гипертрофированием определенных человеческих качеств. Нам казалось, что именно это обстоятельство приведет к полному разнобою в управлении государством и, следовательно, к хаосу.
– А что потом? – спросил Честер.
– Вас интересует наш план? Или то, что случилось в действительности?
– План, план, – нетерпеливо сказал Гард.
– Я же говорил. Они должны были понять, что обращаются с нашим открытием, как дети со спичками. Надо было научить их благоразумию.
– И это все? – сказал Честер.
– Разве этого мало!
– Ах Боже мой! – воскликнул бывший репортер. – Эти детки должны обжечься, а потом дуть на свои бедные пальчики и плакать крупными слезами?! Простите, господа, но это счастье, что они не знают вашего плана. Как вы наивны, если ведите в благоразумие акул! Убежден, что всем этим доронам и гангстерам из Совета Богов мерещится страшный заговор, чуть ли не революция, но никак не ваши пасторальные надежды!
– А что сделали бы вы на нашем месте? – спросил Чвиз. – Дело в том, что даже эту идею Миллера я считал авантюрой.
– Я бы? Я бы… Я бы напечатал несколько тысяч Уорнеров, и Норрисов, и даже Честеров, которые к чертовой матери разнесли бы…
– Стоп, стоп! – сказал молчавший до сих пор Гард. – Все это наивно, но что сделано, то сделано. А потому постараемся извлечь максимум пользы из сделанного. Итак, господа, прежде всего должен сообщить вам, что из разговора с Дороном я понял, что в стране сейчас не четыре, а пять президентов.
– То есть? – сказал Миллер. – Мы зафиксировали четырех!
– Дорон сначала тоже. И когда ваша лаборатория была обесточена, он заверил Совет Богов, что дальнейшее дублирование невозможно. Тогда-то и явился пятый президент, который перепутал им карты.
Миллер задумался.
– Вероятно, – сказал он после паузы, – произошла какая-то случайность…
– Гадать нет смысла, – сказал Чвиз. – Что бы там ни произошло. Гард прав. Надо думать, как использовать это обстоятельство.
– Вы действительно не можете продолжать дублирование? – спросил Гард.
– Сейчас нет, – ответил Миллер. – Установка в чужих руках.
– Но они думают, что можете! – воскликнул Честер.
– И это наш козырь, – добавил Гард.
– Второй наш козырь тот, – продолжал Честер, – что они уверены в заговоре и дрожат за себя. Следовательно…
– И главный наш козырь, – вставил слово Гард, – волнения в стране.
Миллер посмотрел на него с недоверием:
– Простите, но как вы, комиссар полиции, один из оплотов власти, можете радоваться волнениям?
– А как вы, профессор Миллер, один из научных оплотов власти, могли планировать потрясение основ этой власти? По-моему, Чвиз уже задавал вам этот вопрос.
– Обстоятельства… – буркнул Миллер.
– Я тоже исхожу из обстоятельств. А они подсказывают мне, что в сложившейся обстановке мы заинтересованы… – Гард запнулся, – в революции. Это наш единственный козырь.
– Не надо считать козыри, – сказал вдруг Чвиз. – Через несколько часов все равно не будет ни одного.
Он сказал эти слова так спокойно и убежденно, с такой жуткой размеренностью, что по спинам у каждого пробежали мурашки.
– Чвиз, – тихо сказал Миллер, – прошу объясниться.
– Скажите, Гард, – вместо ответа спросил Чвиз, – каким образом по золотой коронке вы угадали происхождение профессора Миллера?
– Извольте, – начал Гард. – Я прежде всего предположил, что синтетический труп должен разложиться как-то иначе, нежели естественный… Простите, Миллер, что я столь циничен в вашем присутствии. Но, обнаружив пустой гроб, а в гробу золотую коронку, я понял, что при всех случаях коронка была естественной. Или профессор поставил ее до сублимации – и тогда я подумал бы о странных ворах, которые украли полуразложившийся труп, нарочно выбросив золотую коронку. Или Двойник поставил ее в период после сублимации до своей смерти – и тогда естественно, что от него осталась лишь коронка. Логично?
