Неистовый взрыв пронёсся сокрушительной волной по всему залу, сбив с ног Епископа и замершего в ожидание Лексада. Вихрь огненного шторма объял собой стены и пол, вздымаясь высоко к прекрасным лепнинам и испепеляя на своём пути всё, до чего только мог дотянуться. Прочные колонны, удерживающие величественные своды, рассыпались в прах. Тяжёлый потолок обрушился дождём из раскалённых каменных глыб, хороня под собой сотни людей. Изысканные статуи Небесных Владык испарились, мгновенно превратившись в пыль, развеянную жаркими потоками ветра. И «Репрессор», и «Агрессор» были уничтожены. Их корпуса смяло и отбросило назад, словно опустевшие пивные банки, познакомившиеся с сапогом пропащего пропойцы. Ад пришёл на место жестокому сражению, обеспечив гибель всем и сразу… На мгновение всё погрузилось во мрак, даря секунды покоя воинствующему разуму древнего рыцаря. Всё произошло слишком быстро. Лишь одно мгновение запомнилось ему, перед тем как сознание покинуло его обессиленное тело. Ему запомнилась стена всепожирающего огня, что словно из адских недр вздымалась к небесам. Ему запомнился взрыв, что в одночасье оглушил его и дезориентировал. Запомнился жар сжатого воздуха, что ударной волной сбил его с ног. Запомнился страх, равного которому он не испытывал уже очень давно.
Постепенно приходя в себя, Персивальд с трудом мог разобрать приглушённые голоса, что безрезультатно пытались пробиться сквозь настырный шум в ушах. Голова ужасно раскалывалась. Приоткрыв свой единственный глаз, Епископ увидел Ёрмунганда, склонившегося над его бесчувственным телом.
Золотая змеиная маска внимательно смотрела на обессиленного и покрытого толстым слоем пыли Персивальда, сверля его своими зелёными визарами. Кругом царили опустошение и разруха. Крепость продолжала разваливаться, непрерывно сыпля с потолка увесистые куски гранита. Тот жалобный гул и стон, что издавали стены, был предвестником неизбежного и полного обрушения Цитадели. Обрушения, до которого оставалось совсем немного времени.
— Прекрасная работа, мистер Персивальд! Вы меня и впрямь удивили. Но сейчас нам пора уходить. Мы собрали всех гражданских, как Вы и просили. Они уже в фургонах. Теперь отведите нас в Северную Крепь, что бы исполнить свою часть сделки, — послышался монотонный, неприятный голос, с трудом пробивающийся сквозь разрывающий голову звон.
— Я помню о сделки, змеиная морда, — закашлявшись, прохрипел Персивальд. Во рту чувствовался неприятный кислый привкус крови.
— Вот и отлично. Эвор, помоги нашему другу встать на ноги. Нужно торопиться, пока потолок не обрушился нам на голову, — уставившись куда-то вверх, произнёс Златоликий.
Появились Эвор и ещё несколько змееголовых. Взяв Епископа под руки, они потащили его к лестницам. В голове у Персивальда шумело, а взгляд застилала пелена.
Глава 28 «Правитель»
Он совсем потерял покой. Тревога, что зачастую обуревала его и раньше, теперь превратилась в навязчивое, даже параноидальное чувство страха. Это было сродни предзнаменованию, Необъяснимому ожиданию надвигающейся угрозы. Но чего именно он ждал, вздрагивая от каждого скрипа и шороха? Этого он не знал. Депеш с отчётами, что поначалу исправно приходили каждые двое суток, не поступало уже полторы недели. Информация, содержащаяся в последнем письме, навивала на скорбные мысли и лишь усиливала смятение в его душе. Там говорилось о полном разгроме Авангардной армии и серьёзных потерях основных ударных сил вблизи Твердыни № 17. Иерихонские дикари оказались крепче, чем предполагалось. Им уже удалось замедлить и в значительной степени обескровить О.С.С.Ч… Даже если эта крепость падёт, открыв путь к их столице, ослабленная Доминионская армия наврятли сможет рассчитывать на успешное завершение наступательной операции. Война, в которую он так легкомысленно ввязал свой народ, сейчас может стать погибелью для всего Доминиона.
Открыв верхний ящик своего письменного стола, он осторожно убрал туда перевязанную плетёной верёвочкой стопку армейских депеш. Зацепившись взглядом за хранящуюся там бутылочку виски, он сосредоточенно нахмурился. После непродолжительных раздумий, он всё таки достал бутылку, а затем и стакан. Медленно и как-то отрешённо он закрыл свой ящик и принялся откупоривать пробку. Поддалась она не сразу, но всё же поддалась. Плеснув немного в стакан, он принюхался, жмуря от наслаждения глаза. Да, Канцлер был большим ценителем дорогой выпивки. Он лучше любого сомелье разбирался во всех нотках и букетах, сортах и урожаях. Сделав глоток, он неспешно откинулся на спинку своего дорогого кожаного кресла на гравитационной платформе. Кресла, что невероятным образом леветировало в пятидесяти сантиметрах над уровнем пола. Уставившись на стопки бумаг, что лежали на его столе в ожидание подписи, он невольно задумался о том, как же сильно бюрократические проволочки тормозят развитие их общества. Так много документов, бумаг, регламентов и так мало реальных дел и достижений. Сделав ещё один глоток, он продолжил разглядывать своё рабочее место. Массивные настольные часы, выполненные целиком из золота и украшенные множеством завитушек, задержали его взор. Их секундная стрелка упорно и монотонно тикая неумолимо отсчитывала время. Когда-то эти часы ему подарил министр энергетики, сам Рудольф Суриус-Карпантий. Подарил на какой-то юбилей, что бы выслужиться и не попасть в немилость. Старик Карпантий всегда был хитрым и осторожным чиновником, стремящимся угождать тем, кто стоит на ступень выше. Впрочем, подобным лицемерием и раболепством в той или иной степени были наделены все чиновники Доминиона. Рядом с золотыми часами расположилась старая, чуть выцветшая фотография в громоздкой серебряной рамочке. На фото была изображена стройная, улыбчивая женщина в широком цветастом сарафане. Женщина держала на руках ребёнка. Белокурую девочку, лет трёх. В отличие от своей матери девочка казалась сердитой и чем-то расстроенной. Её насупившееся личико с немым упрёком смотрело прямиком в камеру, словно осуждая фотографа в неправильности или халтурности выполняемой им работы. Малышка Вергилия с самых ранних лет отличалась умом и целеустремлённостью, ко всему прочему, всё это было приправлено невероятным перфекционизмом. Канцлер любил свою племянницу и гордился её достижениями на журналистском поприще. Невероятная история с её таинственным похищением вдребезги разбила Канцлеру сердце. Обезумевший от горя старик не находил себе места, совершенно позабыв о развязанной войне. Тогда он поднял на уши все имеющиеся в Церта-сити войска О.С.С.Ч., привлёк высокомерных Искариот из тринадцатого отдела. Но всё было без толку. Найти свою ненаглядную и всем сердцем обожаемую Вергилию Канцлер не мог. Однако, спустя какое-то время девушка нашлась сама. Она объявилась ранним утром, усталая и напуганная. Как бы канцлер не старался, но выведать у неё ничего так и не смог. Взволнованная Вергилия наотрез отказывалась вспоминать те злосчастные события. Даже представить себе сложно, что она тогда пережила. Странно, но при не менее загадочных обстоятельствах исчезли и несколько ведущих оперативников Искариот. Одним из которых был сам мистер Фальтус. Пропажа агентов не столь взбудоражила Канцлера, и на этот раз он решил обойтись без поисковых мероприятий. Отчасти из-за того, что возрожденный орден никак не оправдывал его высоких ожиданий. Но в основном всё-таки из-за откровенной неприязни, которую испытывал Канцлер к этим напыщенным, надменным щеголям, уверовавшим в свою исключительность.
Допив виски, он сделал ленивое движение, чтобы поставить стакан на стол, затем снова откинулся на спинку своего леветирующего кресла. Вальяжно развалившись, он вновь погрузился в вязкую болотину гнетущих мыслей. Отчего-то вспомнился мистер Фальтус, который частенько посещал этот кабинет и рассказывал всевозможные небылицы, дабы выгородить себя и оправдать свои неудачи. В этот миг неприязнь к нему сменилась откровенной жалостью. А после, когда вспомнился убитый и выпотрошенный в подворотнях небесный, вновь пробудился страх. Страх неизвестного и необъяснимого. Да, Канцлер боялся. Боялся проиграть войну, к которой как выяснилось он оказался совершенно не готов. Боялся тех, кто осмелился похитить его племянницу, прямо из её особняка. Боялся небесных, что разгуливают по Церта-сити и плетут неосязаемую сеть своих мерзких интриг. Канцлер боялся всего и страхи эти с каждым днём становились лишь сильнее. Массируя свои седые виски, он безучастно уставился куда-то вперёд, мечтая сбежать от этих ядовитых мыслей.
