Прозвище Тишайший, Государь получил с малых лет, потому как не любил распоряжаться по-царски, хотя зачастую оказывался капризен не хуже малого дитятки. Но принимать решения ему всегда помогали царский «дядька» Борис Иванович Морозов и князь Пётр Семёнович Урусов. Были и другие советники, но Борис Морозов старался не допускать лишних. А слово Бориса Морозова было крепче железа, он и дворов-то имел от семи тысяч с половиною. Так богато жили на Руси разве что только Строгановы.
Всё это Шура усвоила, пока карета, запряжённая двенадцатью лошадями, доставляла отца и дочку в московские палаты. В то время столица была ещё не слишком большим городом и вся боярская Дума добиралась в Кремль из своих усадеб, окруживших столицу плотным кольцом. В то же время из Кремля в придворные усадьбы принялись прокладываться подземные ходы. Вероятно, ходы начали появляться ещё в то время, когда Кремль был деревянным. Потом сеть подземелий расширилась настолько, что под столицей можно было пройти из одного конца в другой незаметно для окружающих.
Особенной царёвой вотчиной служило Кунцево. А рядом с Кунцево – район Крылатское. Оно тоже было пригородом. Более того, Крылатское тогда называлось Крылецким, то есть заграничные гости останавливались поначалу в гостиных дворах Кунцево-Крылецкое и ждали, пока им разрешат явиться на поклон к Государю. Затем, первый приём назначался обычно в Грановитых палатах. И приезжим, угодившим Государю, разрешали поселиться в Замосковорецкой слободе, остальных же просили вернуться в Крылецкое. Знамо дело, что «не угодившие» долго там не задерживались, – мало ли какая дума Государю на ум придёт по поводу не понравившихся ему гостей.
Царский окольничий Прокопий Фёдорович Соковнин успел вовремя позаботиться о дочери, устроив её придворной фрейлиной к царице Марии Ильиничне, где она в своё время попалась на глаза Глебу Ивановичу. Уж так эта девица приглянулась болярину Морозову, что он, недолго думая, заслал сватов на двор Прокопия Фёдоровича. У девок в то время мнения не спрашивали, но Прокопий Фёдорович уважал дочь, поэтому сватовство именитого болярина было поначалу вынесено на семейный круг, а когда молодая согласилась, краснея и пряча от батюшки глаза, то на всех могущих возникнуть сомнениях был поставлен крест.
Вот и сейчас Феодосия Прокопиевна с Анной ехали в чудной резной карете, запряжённой двенадцатью аргамаками. И не только лакеи в ливреях стояли на запятках, но на левой лошади передней пары восседал форейтор. Рядом с каретой также бежали стрельцы, а позади прилепилась ещё и конная дружина. С такой охраной по Руси ездил разве что сам Государь. Но что не сделает бравый богатый жених для своей молодушки?
Феодосия Прокопиевна и Анфиса выглядывали из окон и всё пытались сосчитать количество сопровождающих, но ни у той, ни у другой это не получалось.
– Ох, Аннушка, – прижала руку к груди Феодосия Прокопиевна. – Ох, как подумаю, что отгуляла своё девичество, аж сердечко заходится. Аннушка, родненькая, как это там, в мужних жёнах, а?..
– Да я же с вами буду, Феодосия Прокопиевна! Не бойтеся ничего, не пужайтеся, всё идёт чередом и наладится ладом. Надысь батюшка ваш тоже просил меня, дескать, поущряти обручницу. Он-де мне монисто пожалует.
Шура слушала дорожную болтовню обручённой невесты со служанкой, чувствовала, что её двойняшка непритворно боится замужества и не могла понять: чём же действительно вызвана боязнь девушки уйти из-под папенькиного крылышка, распроститься с домом, где она выросла и превратилась в личность. Шура поняла, что эта двойняшка, связанная с ней не только духовными узами, но оставившая внушительный след в русской истории своим подвигом во имя Веры, во имя Бога, должна занять в судьбе девушки значимое место. Да и сама Шура каким-то образом должна помочь двойняшке справиться со многими, свалившимися на женскую голову событиями.
Правда, избавить Феодосию Прокопиевну от ущербного страха перед замужеством Шурочка никак не могла, даже если бы очень хотела, потому что в разные времена женщины, видимо, по-разному воспринимали эту важную веху, то есть поворот жизненной ситуации. Вроде бы, завидный муж, который даст молодой жене определённое положение в обществе, не должен вселять в девичью грудь никакого страха. Счастливое будущее сулило много радости и тепла, так откуда же такой патологический страх и слёзы?
Признаться, Иннокентий Васильевич ни на одну секунду за короткое время их семейного счастья не доставлял своей половинке ничуточки беспокойства, не говоря уже о горьких рыданиях. И Шура терялась в догадках о причинах девичьей боязни. Только она даже предположить не могла, что существующий тогда на Руси домострой с малых лет превращает человека в личность, заставляет довольно трезво мыслить и анализировать происходящее. Недаром женщина в доме всегда была настоящей хозяйкой в любом слое общества, поэтому называли эту хозяйку чаще всего берегиней.
Ведь из благополучия семьи лепится истинное счастье. А из великого множества благополучных семей составляется могучее и нерушимое государство. Если во всех слоях общества существует взаимопонимание, которому учил домострой с малых лет, то внутренних раздоров в царстве никогда не случится. Этого просто не было в обществе, которое ныне величают старообрядчеством.
Только Шурочке про свою двойняшку было известно довольно мало. То есть она знала о болярыне Морозовой, как о личности, которую побаивался сам царь Алексей Михайлович, но подробнее познакомиться с судьбой женщины, оказавшейся её двойняшкой, у Шуры не хватило времени, и она дала себе слово окунуться в историю, прежде чем в очередной раз поселиться зайцем-безбилетником в теле Феодосии Прокопиевны.
Тем временем карета промчалась по нешироким улицам Москвы, и возница натянул вожжи у палат болярина Соковнина. Феодосия Прокопиевна и Аннушка отправились на женскую половину дома, а Шурочке пришлось возвращаться в покинутое будущее, поскольку период пребывания на этот раз у неё уже закончился.
Оказавшись в своей квартире, она в первую очередь отправилась на кухню, залезла в холодильник и принялась готовить себе небольшой перекус, потому как проголодалась за время своих необычных путешествий. Ещё Александр Васильевич Суворов как-то раз обронил, что не только отдельным солдатом, но и целой армией всегда управляет желудок. Шура ничем не отличалась от голодного солдата, поэтому принялась уничтожать за обе щеки то, что было в холодильнике.
Отрезав кусочек сыра «Тильзитер», хозяйка поняла, что еда так соскучилось по ней, что не вытерпела и чуть-чуть заплесневела.
– Ладно, – успокоила она сама себя. – Ладно, будем считать, что это специальная сырная плесень. Значит, с отваренными макаронами он пойдёт за милую душу. Надо только мелко настругать.
