Грисби глотнул из своего бокала.
— Ничего хорошего их не ждет… — повторил он. — Ну так вот, такой юноша чувствует себя обманутым, сбитым с толку, разозленным… И ему попросту не на что поужинать. Тогда он приставляет какому-нибудь старичку нож к горлу и отбирает несколько долларов. — Он грустно покачал головой и выжидающе посмотрел на меня. Я кивнул, ожидая продолжения, но он молчал.
— А когда он уже сыт, он решает, что только что нашел способ, как сделать так, чтобы мир всё же стал прекрасным, а жизнь — приятной! — сказал я, сперва лишь затем, чтобы доставить ему удовольствие, а потом, вспомнив полицейскую статистику и процент преступлений, совершаемых прибывшими из других мест, шире открыл глаза и с некоторым уважением посмотрел на подвыпившего гробовщика.
— Именно так, — согласился он. — Это даже вполне логично и естественно. Что им делать, черт побери? Они уже слишком взрослые для того, чтобы получить образование, а то, которое у них есть, ничего им не гарантирует. Они плохо воспитаны — из-за родителей, которые произвели их на свет, а потом обнаружили, что дети лишь сокращают им жизнь… А с экранов по нескольку десятков раз в день на них смотрят такие же молодые люди, ничем не лучше их самих, но при этом они ездят на шикарных автомобилях и кормят икрой своих собак… — Он покачал головой. — Скажу даже больше… — Неожиданно он замолчал. Я открыл было рот, чтобы предложить ему продолжать, но в моем поле зрения появилась миссис Грисби. — А мы тут беседуем, дорогая… — тоном ожидающего нагоняя ребенка сообщил Грисби.
В это мгновение мне в голову пришла отличная идея, и я тут же вмешался:
— Кстати, этот ваш сотрудник… Он, случайно, не похитил базу данных? Это довольно неприятно, но я уже слышал о подобных фокусах. Потом они или вымогают у родственников умерших деньги под предлогом доплаты за услуги, или шантажируют фирму…
Миссис Грисби лучезарно улыбнулась нам обоим, что означало, что экзекуция будет совершена лишь в тишине собственной спальни. Грисби, видимо, достаточно наглядно это себе представил. Из него словно выпустили воздух, он посмотрел на бокал, но сожалеть ему было уже не о чем — там оставалось лишь несколько капель.
— Нужно будет это проверить, — сказала его жена. — Спасибо за подсказку.
Тепло кивнув мне на прощанье, Грисби ушли, а я снова посмотрел на часы. Десяти всё еще не было, прошло всего минут двадцать. Завтра полиция узнает о зарезанном парне. Хорошо.
На террасу вышли двое, одного я знал — коллега по команде, Эрик Фирстайн, кажется, что-то связанное со страховками; второй был пожилым, седым, высоким и чрезмерно худым. Будь он чуть потолще, лишь чуть-чуть, он мог бы играть роли интересных, благородных и всегда выигрывающих дела адвокатов или пародии на них в безумных комедиях братьев Розенбаум. Увидев меня, Эрик обрадовался — видимо, здесь было более скучно, чем я думал.
— Стивен, позволь тебе представить — Скотт Хэмисдейл, наш, наверное, первый в истории города частный детектив и человек, который помог нам разгромить команду самого богатого района. — Седой протянул мне руку. Его рукопожатие было крепким и костистым, ладонь — холодной и сухой. — Скотт, это Стивен Уиттингтон-Това, мой бывший преподаватель и многолетний друг.
— Преподаватель! — фыркнул Уиттингтон. — Это было так давно, что я даже и не помню, что я должен был вам преподавать. И кроме того, это меня старит, Эрик.
Фирстайн рассмеялся, похлопал своего друга по плечу и подмигнул мне:
— Мы тут еще немного побудем, если ты не имеешь ничего против нашего общества… — Он сделал паузу, в самом деле ожидая моего разрешения. Я поспешно кивнул. — Я принесу что-нибудь выпить, — предложил он. — Внутри душно, а тут — исключительно сухо.
Я посмотрел через плечо. Действительно, дождь перестал.
— Странный город, — сказал я. — Никак не могу привыкнуть — или льет, или капает, или нет. Но последнее — редко. Я не был готов к дождливой погоде, должен был быть снег. У меня были амбициозные планы; может, не сразу лыжи, как-то они меня не увлекают, но скиборд — да, это могло бы быть моей стихией!
— Гм… — Уиттингтон размашистым движением схватился левой рукой за правый локоть, словно пытаясь остановить артериальное кровотечение. — Должен признаться, что на лыжах я тоже не катаюсь, но всегда любил прогулки по снегу, я приезжаю сюда уже… — он на мгновение задумался, — двадцать с лишним лет, и всегда в это время хватало трасс для прогулок. Вы попали на какую-то аномалию, но должно же это когда-то закончиться?
Я кивнул — конечно, должно. В дверях появился Фирстайн с маленьким подносом, на котором стояли три бурбона и тарелочка с фисташками.
— С приездом Скотта жизнь в Редлифе несколько оживилась, — весело сказал он. — До этого темой всех разговоров была погода. Потом — бах, приезжает детектив из столицы, и ему сразу же находится занятие… — Он поднял рюмку и, не дожидаясь нас, сделал глоток. Я последовал его примеру. Уиттингтон лишь грел свою порцию в руке. — Бедняжка эта Полмант… Ну, и то, как ее убили! — Он замолчал и пошевелил губами, словно хотел сплюнуть на плиты террасы. — Черт побери, такого наш город еще не знал… А преступник, эта… — он засопел, не в силах подобрать подходящее слово, — эта тварь… эта скотина… — Он покачал головой. — Да что там, жаль…
Не вполне было ясно, как понимать его последние слова.
— Я ее знал, Эрик? — спросил Стивен Уиттингтон.
— Не думаю. Она держалась в стороне, я не помню, бывала ли она на этих вечеринках у шерифа. — Он немного помолчал, уставившись в рюмку. — Не помню даже, обменялся ли я сам с ней хотя бы десятком фраз. — И добавил: — Теперь этого уже не изменить.
— Неотвратимость смерти… — прошептал Уиттингтон, глядя куда-то перед собой, но у нас не было никаких шансов увидеть то же, что и он. — Это больнее всего — невозможность что-либо отменить или исправить. Самая жестокая шутка. Живешь себе, живешь… Благородный человек или скотина, красавец или горбун, мудрец или кретин, что-то пытаешься в себе изменить, к чему-то стремишься… А тут — раз! И конец всему…
Он вздохнул.
Мы поднесли рюмки к губам, пытаясь скрыть замешательство. Уиттингтон посмотрел на часы.
— Буду потихоньку собираться, — сказал он и протянул мне руку. — Рад был с вами познакомиться.
Я вежливо наклонил голову. Эрик тоже попрощался молча, коротко улыбнувшись. Я остался один.
Остановившись на краю террасы и опершись о балюстраду, я наблюдал за ярко освещенной внутренностью дома. За спиной захлопал крыльями какой-то ночной охотник. Я вспомнил, что рассказывал мне Гришка, бывший неплохим знатоком птиц. Это он показывал мне, чем отличаются грачи от ворон, дятлы от свиристелей и эти… как их там? Скворцы? От кого отличались скворцы? А, от галок. Скворцы гадят на землю, а галки — людям на головы.
