– Да, – вынужден был признать Бруно, – этот факт действительно оказался правдой и многое помог понять, но это делает еще более непонятным все остальное.
– Хорошо, давайте посмотрим, какие факты не подтвердились, – предложила я.
– Да, – согласился со мной Дэвид, – вот ты и попробуй перечислить их.
– Без проблем. – Самым главным мне видится рассказ о судебном процессе против профессора Краузе. Не было никакого суда, не было даже никакого дела. То есть, у профессора не было никогда пациентки Патриции Слоу. Семья Слоу никогда не слышала о Питере Краузе, никогда никто в этой семье не нуждался в услугах психиатра. Тогда зачем неизвестный автор все это придумал, как ему в голову пришел такой сюжет? – Я невольно посмотрела на Камиллу Фортье, словно ожидая, что именно она ответит на мой вопрос.
– Что ж, – Камилла поняла, что ей пора высказаться, – мы переходим к психологическому портрету пока неизвестного нам автора. Нужно сказать, что даже если вся история доктора Краузе придумана, то у ее автора все равно есть некий опыт, позволявший ему сочинить такой сюжет.
– Может, он коллега профессора? – предположила Николь.
– Или пациент, – предположила Инесс Катлер.
– Возможно и то, и другое, – усмехнулась Камилла, – но в этом случае непонятен мотив. Допустим, история должностного преступления известного психиатра всего лишь была упаковкой, в которой автор хотел доставить нам факты из жизни Вольфганга Шмида, каким-то образом ставшие ему известными. Но почему бы тогда не дать своим героям вымышленные имена?
– Может, он сделал это, чтобы показать, что в его опусе есть нечто реальное? – предположил Дэвид.
– Если главной была информация о Шмиде-Пфлегере, то упаковка более чем странная, – заметил комиссар.
– На мой взгляд, дело обстоит наоборот, – сказала госпожа Фортье. – Мне кажется, что для автора главной сюжетной линией была все же история с Патрицией Слоу.
– Но какой в этом смысл? – удивленно воскликнул Ари, но на его реплику никто не обратил внимания.
– Давайте разберемся, – вмешалась я. – Мы не нашли подтверждений тому, что история имела место, но мы не знаем, все ли изложенные факты ложны.
– Во всяком случае, в прессе ничего не было, – заметил Дэвид.
– Но события могли просто не дойти до того момента, который стал бы интересен журналистам, – ответила я.
– Да, – подхватила мою мысль Николь, – можно, например, представить, что профессор все же лечил Патрицию, на какой-то стадии лечения допустил ошибку, но ему удалось ликвидировать последствия этой ошибки и договориться с супругами Слоу о сохранении в тайне и его оплошности, и ее последствий. Понятно, что обе стороны в этом случае легко бы поняли друг друга.
– Интересная и вполне логичная версия, – поддержал Николь Бруно.
– Есть только пара-тройка вопросов, – тем не менее, возразил комиссар. – Зачем кому-то понадобилось описывать так хорошо закончившийся конфликт, доведя его в своих фантазиях до суда присяжных? И при чем здесь господин Райновски, ведь нетрудно заметить, что все крутится вокруг него? Зачем нужно было выдумывать факты его биографии? Откуда взялась Эстер? И куда она потом подевалась? Какую роль во всем этом играл присутствующий здесь господин Бертрам? Кстати, а прогулка на яхте имела место? – спросил Эрик Катлер, обратившись к физику.
– Она намечалась, – ответил Гарри, – но подвела погода. Мы не решились выйти в море. А с Паном мы виделись только в аэропорту, успели лишь перекинуться несколькими фразами и договориться о более продолжительной встрече в будущем. Ничего особенного Бруно о себе не рассказывал, немного о своих компьютерных успехах, немного о хобби, но ничего конкретного. И уж точно не посвящал меня ни в одно из своих расследований.
– Ну, допустим, о расследовании мы все же немного поговорили, – поправил друга Бруно, – но не слишком углублялись.
– Возможно, – не стал спорить Гарри, – просто не осталось в памяти.
– Тогда как вам понравилась та версия, которую озвучил в обсуждаемой нами рукописи человек по имени Гарри, физик и друг Бруно Райновски? – спросила я.
– Это не объяснишь в двух словах. – Гарри посмотрел на меня, а потом обвел взглядом присутствующих, словно спрашивая, нужно ли продолжать.
– Мы готовы выслушать вас, нам это крайне интересно, – ответил за всех Эрик Катлер. Никто не возразил, все притихли, наверное, именно в этот момент мы подошли к самой необычной части нашего и без того весьма странного расследования.
– Хорошо, – Гарри встал и сделал несколько шагов по комнате, затем остановился за спинкой кресла, в котором только что сидел, – я попробую изложить свои мысли о высказанной в рукописи гипотезе. Сложность в том, что, осмелюсь предположить, кроме Бруно никто из вас не интересовался, наверняка, никакими физическими теориями с тех пор, как окончил среднюю школу. Поэтому мне придется рассказать о некоторых общих моментах, на первый взгляд к делу не относящихся. Но думаю, что популярную литературу по эвереттике вы, как минимум, просмотрели?
На эту реплику каждый из нас отреагировал по-своему, в основном, жестами, подтверждающими предположение господина физика.
– Поэтому, – продолжил свои рассуждения Гарри, – я не стану останавливаться на общеизвестных фактах и на спорности их интерпретации. Эвереттика сегодня очень далеко ушла от первоначального тезиса, высказанного и прекрасно теоретически обоснованного Хью Эвереттом. Ведь американский теоретик решал для себя очень абстрактную проблему математическими методами. Сегодня появилось несколько гипотез, так или иначе использующих работу Эверетта, но, строго говоря, мало уже с ней непосредственно связанных. В данном случае в нашей загадочной рукописи высказывается одно из самых смелых предположений. И это предположение связано не только с физикой и математикой, вернее даже, не столько с ними, сколько с психологией и психиатрией. Как бы каждый из нас не относился к тому, что мы все прочитали, я предлагаю вам в качестве мысленного эксперимента принять все, что описано в рукописи, как изложение фактов. Но фактов, принадлежащих иной реальности, а если уж следовать постулатам используемой гипотезы, то иному пучку реальностей, который для удобства в дальнейших наших рассуждениях мы будем называть просто реальностью. Итак, исходим из того, что существует реальность, изображенная в рукописи неизвестного автора. Надеюсь, не будет возражений против подобного предположения?
Тишину, означающую наше согласие, нарушил грохот, произведенный падением стула – Ари резко вскочил с места и, энергично жестикулируя, заговорил:
