Убедившись, что в каморе остался единственный патрон, палач медленно положил оружие рядом с бродягой и вздохнул:
— Это все, что могу для тебя сделать. Год назад можно было бы травы попить, какие-нибудь хитрые настои попринимать. Сейчас — это единственное твое лекарство. Единственный способ остаться самим собой… Я вернусь минут через пять. Постарайся решиться как можно быстрее, так будет легче… Если не справишься, то утром сюда набежит толпа балаболов, для которых твои грабежи свет белый застили, кто орет на всех углах о самом страшном враге с момента появления Изнанки. Они тебя на куски порвут, чтобы им спалось легче. Слишком сильно ты их напугал. Слишком сильно ударил в самое слабое место — в спрятанные по кубышкам запасы на гнилую старость… Тебя не простят, Джеро, поверь мне. И если человеком я смогу тебя похоронить подобающе, то взявшую верх нечисть буду вынужден сжечь в печи, чтобы даже воспоминаний не осталось. Так что — извини меня, но это все, чем я могу помочь…
Меченый Тьмой съежился еще больше, застыл, подобно изжеванному собаками драному коту. Молчал, шмыгал носом и думал о чем-то своем. Потом тихо-тихо попросил:
— А ты не можешь сам? Чтобы я не мучился… Я ведь ради этого и пришел… Сколько раз брался за нож, но — не могу. Сил не хватает… А ты…
— А я — что? Я привычен убивать? Лишать жизни тех, с кем под одним небом мостовые топчу?.. Нет, Джеро. Я стрелять не стану. Сыт по горло. Кровью, смертями, этой бесконечной гонкой на перегонки со смертью… Я могу лишь назвать белое — белым, а черное — черным. Сказать правду в глаза. И рассказать, что тебя ждет. А выбор и решение — принимать тебе. И платить по самому неподъемному счету — тоже тебе. Как бы не было горько. Как бы не было обидно за судьбу, что подбросила крапленую карту в колоду… Это — наша жизнь. И каждому нести его ношу самому, если хочешь человеком остаться. А спихнуть грязь и мерзость другому — так и нечего о чужом золоте волноваться. Подумаешь — честь и совесть растеряешь по дороге, эка невидаль на Изнанке. Считай, нас здесь только такими и видят соседи.
— Тогда ради чего все это? Твоя беготня, мои годы честной службы?
Клаккер устало пожал плечами:
— Наверное, ради нас самих. Чтобы утром взглянув в зеркало ты видел себя, а не чужую рожу, которую родили твои худшие черты, в которых и себе признаться — страшно.
Джеро медленно взял в руки револьвер и попросил:
— Не уходи, пожалуйста. Мне так будет легче… И если разрешат похоронить как положено, выбери мне место посветлее. Я ведь так любил солнце, когда был еще человеком…
* * *
Непривычно молчаливый палач вернулся в комнату, поставил горячую гильзу на середину стола и проворчал, придавив кулаком тяжелую столешницу:
— Паршивое дело. Паршивое и неправильное… Бедолагу пометило Тьмой, его же забитое желание стать когда-либо богатым толкнуло худшую часть на воровство, а затем и убийство… Мы бегали за чудовищем, способным принимать чужие лица, а в действительности гонялись за вышвырнутым на улицу бродягой, который боялся потратить лишнюю монету, попавшую ему в руки. И теперь настоящие жулики и пройдохи получат назад награбленное на Изнанке, а на местном кладбище появится еще одна забытая всеми могила. Кому еще интересен Джеро Перышко…
— Похоже, господин Шольц тоже смог его вычислить, — подал голос Пирем, скучавший все это время у окна.
— Да, шеф явно перебрал всех возможных знакомых среди банковских служащих, кто так или иначе встречался с пострадавшими. Проверил попавших в список, отбросил маловероятных кандидатов и остался с единственным именем… Кстати, давно его не слышно, господина великого сыщика. Вряд ли он в пять утра будет ковыряться в тряпье нищей ночлежки.
Скрипнула дверь, пропустив заспанного дежурного по Службе Сыска. Прищурив припухшие глаза, унтер удивленного посмотрел на замолчавшего охотника и протянул:
— А вы уж вернулись?
— Откуда? — насторожился Клаккер.
— Так с полуночи депеша лежит внизу. Господин Шольц собирался проверить какое-то здание с подозреваемым, просил вас туда подъехать… Не видели, что ли? Бумага лежит на обычном месте, с пометкой "срочно". Я думал, вы уже там побывали…
— Адрес давай! Адрес! — взревел палач, хватая полушубок и вылетая разъяренным медведем в коридор. — И участок соседний по тревоге поднимай! Раз Шольц до сих пор не приехал, значит вляпались они там с этой проверкой! Поднимай ребят и туда, следом за нами!
Уже скатываясь с ступенек на занесенную снегом площадь, охотник прорычал Пирему, бежавшему следом:
— Я знаю только одних гадов, кто способен столь ловко перехитрить Шольца! Веркер их тоже очень хорошо знает, сектантов проклятых! Горцы это обращенные, больше некому!.. Шевелись, парень, а то ведь и не успеем!
* * *
Парочка сумела незамеченными пробраться по крышам к нужному зданию, пролезла в незакрытую отдушину и тихо замерла у чердачного люка, прислушиваясь к скрипам спящего дома. Клаккер приподнял на сантиметр тяжелую крышку и замер, внимательно разглядывая слабо освещенный лестничный пролет внизу. Потом зло усмехнулся и погрозил пальцем помощнику, который вцепился в ручку револьвера изо всех сил:
— Здесь остаешься, понял? Чтобы я тебя там сгоряча не подстрелил… Чую, наши клиенты. Один за углом бродит, проход сторожит, остальные ниже. Шумят что-то, гремят железом… Видимо, не срослось у них Шольца прихлопнуть, вот и торопятся, пока утро не настало… Значит — ждешь и выход на крышу страхуешь. Понял?
Дождавшись ответного кивка, палач распахнул люк и дважды выстрелил в проем, свалив охранника. Сменив револьвер на обрез, заорал вниз, разметав остатки хрупкой тишины:
— Где же тебя угораздило, друг сердечный?! Я давно дома и волноваться стал, где черти руководство носят!
Из серого полумрака, слабо исчерченного пятнами газовых светильников, донеслось:
— В подвале зажали, убивец! Я с местным патрулем тут кукую, жду, когда проспишься!
— Ну, значит дождался, — метнулся вниз Клаккер, попутно сшибая картечью кого-то на лестнице. — Сейчас буду, босс! Дай только по чужим костям пройтись!
Грохот выстрелов заполнил четырехэтажный особняк. Казалось, стреляют из каждого угла, из каждой темной дыры. Одетые в разномастную одежду неизвестные совсем не ожидали столь неожиданного визита гостей и теперь лихорадочно пытались занять оборону, блокируя разъяренному палачу дорогу вниз. Но тот пробивался с мощью громадного паровоза, набравшего разгон, сметая на своем пути любого, кто попадется под руку. Двое оборванцев запаниковали и выскочили на улицу, собираясь бежать, но из подкатившей пролетки загрохотали револьверы полицейских и истошный крик заметался в пороховом дыму:
